Горячая штучка - Люси Вайн

Мы яростно сверлим друг друга взглядами, воздух между нами наполнен ядовитыми словами. Я задыхаюсь, мне трудно дышать, мозг гудит от адреналина и злобы.

Развернувшись, я хватаю пальто и ухожу, с шумом захлопывая за собой входную дверь.

Томас ждет на улице, он курит. Я не видела его курящим с тех пор, как после выпускного бала он пытался уговорить классную девчонку, Луизу Вендитти, расстаться ради него с девственностью. Я натянуто улыбаюсь ему, но не останавливаюсь, шагая в сторону железнодорожной станции.

Я слышу, что он идет за мной по пятам, оставаясь чуть позади.

— Иди сюда, раз уж ты идешь за мной, — с поддельной веселостью говорю я. Как будто все прекрасно. Как будто с минуты на минуту мне не захочется стенать и плакать.

Он догоняет меня, и пару минут мы идем молча.

— Я… — начинаю я.

— Я не хочу принимать ничью сторону, — прерывает меня он.

Черт с ним.

Что я ненавижу в Томасе, так это то, что он всегда остается таким добрым парнем. Сохраняет нейтралитет и отказывается ввязаться в драку. Даже если кто-то явно полез на рожон.

Только я не знаю, кто из нас полез на рожон — я или Софи.

— И ты, Брут? — бормочу я в ответ.

— Кто это — Брут? — удивленно спрашивает он.

— Ты, — нетерпеливо говорю я.

— Я — Томас Уайт.

Я закатываю глаза.

— Читай книжки, пижон.

— Хорошо, почитаю, — по-прежнему удивленно говорит он. — Только скажи, из какой книжки эта цитата.

— Не хочу.

— Я прочитаю ее немедленно, если скажешь мне, что именно ты цитируешь. Давай, Элли, расскажи мне об этом герое Бруте, что он такого натворил?

— Это из… Чарльза Диккенса.

— Ты, черт побери, сама не знаешь, — смеется он.

— Ох, заткнись! — говорю я, у меня щиплет глаза от слез. — Почему ты придираешься ко мне?

Он останавливает меня, и мы смотрим друг на друга. На секунду мне кажется, что он хочет поцеловать меня, но потом он отводит взгляд и тихо говорит.

— Я и не думал придираться к тебе, Элли. Я хотел рассмешить тебя. — Мы молчим, и он глубоко затягивается сигаретой. — Впрочем, я скажу тебе. Что бы это ни было, глупость или сумасбродство на почве усталости, но Софи права в том, что ты должна сама управлять своей жизнью. Когда ты рассказываешь о работе — о своих отношениях с Урсулой и Дереком, — создается впечатление, что ответственность за все лежит на тебе. Возможно, даже слишком много ответственности, когда речь заходит о бедном Дереке. — Он фыркает. — Я знаю, что ты несчастлива, но все же ты хорошо работаешь, и тебя явно уважают. Ты знаешь, чего ты хочешь, и окружающие прислушиваются к тебе и следуют твоим указаниям. Это потому, что ты работаешь хорошо, ты веришь в себя и не обращаешь внимания на всякий вздор. — Он умолкает. — Однако что за рамками работы? Ты как будто боишься принимать решения, касающиеся лично тебя. Ты страшишься перемен в личной жизни или развития отношений. Ты бравируешь, между твоими словами и поступками — пропасть.

Я слегка киваю, но любовь — не то, в чем я сейчас нуждаюсь. Мне нужно, чтобы он пожалел и обнял меня. Мне нужно услышать, что Софи была несправедлива, что она не то имела в виду. Мне нужно услышать, что она просто устала (вымотана). И что то, что я сказала, не так ужасно, хотя я знаю, что ужасно.

Он берет меня за руку.

— Элли, — мягко говорит он. — Мне больно видеть тебя такой. Я просто объясняю, почему Софи вышла из себя. И, честно говоря, мне противно, что я присутствовал при этом. Ты позволяешь людям третировать себя, не посвящая их в свои чувства. Особенно это касается твоей сестры и Софи. Ты не должна была регистрироваться в Tinder, ты не обязана так поступать. То же самое с твоим отцом, ты так часто разговариваешь с ним, но ты так и не сумела рассказать ему о том, что ты на самом деле чувствуешь, когда он говорит, что хочет с кем-то познакомиться. Ты могла бы открыто сказать ему о своих чувствах. Я знаю, тебе было тяжело узнать, что он забывает твою маму. И ты не скажешь ему о том, какая это потеря для тебя. И не поговоришь о ней ни с кем из нас.

Я пожимаю ему руку и делаю шаг назад. Сейчас я больше не в силах это слушать.

— Я не нуждаюсь в твоих поучениях, — рявкаю я. — Я не желаю ничего слышать об этом. Софи просто облила меня грязью, и ты тоже считаешь, что твой долг — проинформировать меня о том, какая я ужасная. Ладно, я поняла тебя, большое спасибо, что просветил. Ты хочешь, чтобы я всем рассказывала о том, что чувствую? Я чувствую, что тебе, Томас, следует убраться ко всем чертям и больше не помогать мне. Мне хватает помощи от других.

Я отхожу от него. Я иду большими шагами, полная гнева, но Томас не отстает, идя в ногу со мной.

— Отлично, я не буду помогать тебе, — спокойно говорит он.

— Замечательно. Прошу тебя, не помогай.

— Без проблем. Больше никакой помощи. В следующий раз, когда будешь идти по дороге, не глядя по сторонам, я просто позволю, чтобы тебя насмерть сбила машина, да?

Я разворачиваюсь, чтобы снова наброситься на него, а он отпихивает меня с дороги прямо перед приближающимся «Peugeot», яростно сигналящим и мчащимся на всей скорости. Я тяжело дышу, видя, как удаляется машина, а потом поворачиваюсь и смотрю на Томаса. Несколько секунд мы стоим, внимательно глядя друг на друга, и я понимаю, что должна поблагодарить его и извиниться.

Но я не могу.

Я открываю и закрываю рот, а потом поворачиваюсь и ухожу. Он не преследует меня.

Я иду в самый последний вагон поезда и прячусь от Томаса на угловом сиденье. Если он будет искать меня, то не найдет, и я сижу в тишине, стараясь не испытывать отвращения ко всем, стараясь не бить кулаком по сиденьям. Стараясь не плакать.

Я думаю о словах Софи. И о словах Томаса.

Я думаю о дюжине свиданий или около того. Несколько из них были действительно ужасные, но в большинстве случаев, пожалуй, веселые. Парочка из них была даже довольно приятной. Почему я не дала никому из них второго шанса? Почему я немедленно отмела всех этих вполне приличных мужчин?

Я думаю о своем замечательном