Горячая штучка - Люси Вайн

Я не думаю, что мы подходим друг другу.

А потом я думаю о втором SMS, которое он прислал мне четверть часа спустя, где было написано:

Проклятие, мне так жаль, что я отправил тебе то SMS. Мне очень жаль, что я повел себя так.

А потом еще одно SMS, где он объяснял, что взбрыкнул, потому что ему показалось, что я отказываю ему. Что не так давно кто-то разбил ему сердце, и что свидания через Tinder были для него сильной эмоциональной встряской. И что ему очень жаль, что он отреагировал, как избалованный ребенок, решив, что не интересен мне. Он сказал, что на самом деле хочет снова встретиться со мной.

Я думаю о том, каким искренним и сердечным показалось мне его сообщение, и о том, как хорошо я понимаю его ребяческую реакцию на сложившуюся ситуацию. Я бывала в такой ситуации и отлично понимаю ее.

И я размышляю о том, почему я даже не ответила.

А потом я думаю о Томасе и о том, как я обошлась с ним.

11

23.02, пятница 29 марта

Местоположение: Крохотный — но очень заросший — парк с маленьким прудом недалеко от моего старого дома. Когда я пришла сюда, была уже почти ночь, но там были только низенькие ворота, поэтому я перелезла через них, чувствуя себя, как Хью Грант[62] в фильме Ноттинг Хилл[63] (упс!). Именно здесь мы с мамой обычно встречались во время ленча, когда она бывала поблизости — ей это нравилось, — и сегодня ночью я нуждалась в том, чтобы на несколько минут почувствовать себя ближе к ней.

Примерно в середине апреля — прямо в мой день рождения — маме был поставлен диагноз — рак груди, и после Рождества она умерла. То есть она разрушила мой любимый ежегодный праздник. Но, я полагаю, это не ее вина. Она старалась держаться изо всех сил и говорила, что очень жалеет, что так случилось.

Мне всегда казалось странным, что люди борются с раком. В следующие несколько месяцев я так часто слышала это — Твоя мама — боец, Элли. Она не позволит болезни сломить, себя, Элли, — но, по правде сказать, мама ничего не могла с этим поделать. Ей сделали операцию и провели курс химиотерапии, и все равно рак добрался до ее костей. Ничего другого не оставалось. У нее не было другого оружия. Не важно, как сильно ей хотелось «бороться» и «продолжать битву», рак не предоставил ей никакого выбора.

Полагаю, это просто слова. Мы произносим слова, возможно, внушающие нам некоторое ощущение контроля над нашей жизнью. Это способ притвориться, будто от наших слов хотя бы чуть-чуть зависит жить или умереть, разве не так? Правда же заключается в том, что ты становишься беспомощной случайной жертвой, изнутри разрываемой на части, если речь идет о чем-то вроде рака. Тебя лишают всего — твоей независимости, твоей души и часто жизни. И не важно, что это значит. То есть я понимаю, почему мы говорим о том, что нужно бороться. Но, наблюдая за этим со стороны, я даже не смогла сделать вид, что очень стараюсь бороться. Я просто держала маму за руку, говорила, что очень люблю ее, и наблюдала за тем, что происходит.

Кажется, Тим был единственным, кто понимал мои чувства. Он был единственным, кто, кажется, осознал всю ту беспомощность, которую ощущаешь тогда, когда заболевает кто-то из любимых тобой людей. Его отец умер, когда он был еще подростком — треклятый-рак-одержал-победу, — поэтому он видел ту же боль, искажающую лица тех, кого вы всегда считали непобедимыми.

К тому моменту мы уже несколько лет были вместе, мы познакомились на рождественской вечеринке, когда мне было двадцать четыре года. Я тогда временно работала в рекламном агентстве за одиннадцать фунтов в час (мило, правда?), отвечая на телефонные звонки и в свободное время пытаясь заниматься живописью (закатываю глаза). Он был братом моего коллеги, который разрушил наши рабочие планы на праздничный день, пригласив в местный паб «Green Мап». Они были братьями, о чем я не подозревала до тех пор, пока, напившись, не стала объяснять ему, какого порядка сволочи мои коллеги. Его брат был седьмой самой большой сволочью из возможных тридцати двух.

Он согласился.

Тим решил, что я очень смешная. Самый смешной человек, которого он когда-либо встречал, он повторял это весь вечер — и в последующие вечера, — и я по достоинству оценила, что он не сказал смешная «девчонка». Мы говорили о телешоу Лавка древностей и о том, какими умниками мы были в школе. Я рассказывала ему о том, как завидовала дурному поведению своей сестры, которая вела себя как рок-звезда — директор школы до сих пор вспоминает о том, как она на третьем уроке устроила школьную забастовку в учебном корпусе. Тим рассказывал мне разные истории о сволочных проделках своего брата, и мы пришли к общему мнению, что, возможно, его рейтинг в моем списке стоит повысить до шестого места. Той ночью мы целовались, и Тим попросил меня о новой встрече, что мне показалось глупой романтикой, учитывая, что в тот вечер он видел меня еще с двумя другими париями (Что? Я была пьяна, и это было Рождество, оставь меня в покое, БАБУЛЯ ГЛЭДИС).

Через несколько дней после нашего первого свидания мы отправились в зимнюю страну чудес в Гайд-парке и потратили восемьсот фунтов на аттракционы и сладости. После одного особенно головокружительного аттракциона мне пришлось присесть на несколько минут и подождать, пока успокоится мой желудок. Тим сидел со мной на грязной, мокрой траве, гладил меня по спине, давал отхлебнуть из своей крохотной четырехфунтовой бутылочки воды «Evian». Я помню, как стояла, опираясь на него и глядя снизу вверх, размышляя, отчего возникло такое головокружение, от тошноты или от того, что он показался мне таким красивым. Тем вечером мы пошли к нему домой, и я так и не вернулась к себе. Через полгода мы стали официально жить вместе, и мне казалось, вот оно. Естественно, все его полюбили. Мама с папой подталкивали друг друга локтями, когда мы приходили в гости, и говорили о том, что копят деньги на свадьбу. Софи покорила его доброта, и она сказала мне, что он похож на Дэвида Миллибэнда