Так бывает... - Надежда Михайловна

Славка поморщился:

— Хорошо, Прасковья Сергеевна. Я Вас слушаю.

— Слава, я только сегодня, и то нечаянно, узнала о том, что моя... бросила ребенка. Она мне все это время говорила, что вы просто её выгнали. Подожди, Слава, послушай. Я неважно себя чувствую, пожалуйста. Я писала и твоей маме, и тебе в Германию по адресам, данным мне Светкой. Письма возвращались с припиской: "адресат по указанному адресу не проживает". А больше я не знала как вас разыскать. Писала и на первую часть в Германии, куда вы в первый год уехали. Прошу тебя, вот, — она достала из старенькой сумки стопку конвертов, — прочти и поверь мне, я не знала всего. Ничего не прошу. Понимаю, такое предательство не прощают. Но если Ванечка сможет, если согласится... Мне бы его хоть разок увидеть. Я здоровьем не очень, кто знает, как долго ещё проживу. А внука, единственного увидеть... это… - она всхлипнула. — Извини, Слава!

— Но, Прасковья Сергеевна, Иван уже спит.

— Я понимаю, понимаю, может быть, мальчик согласится? Слава, ты в любом случае позвони мне, я буду ждать!

— Давайте я Вас провожу!

— Что ты, я потихоньку дойду, до свидания.

Бывшая теща ушла, а Славка долго сидел на кухне, все давно уснули, а он распечатывал одно за другим вернувшиеся к теще письма и тихо ненавидел бывшую.

Ему в Германию, теща писала до самого вывода наших войск оттуда, Да только одну циферку в номере части Светка переврала. Так же и с адресом матери...

— Ох, стерва, никого не пожалела — ни мать, ни сына, ни подругу свою, есть ли в этой суке что-то человеческое??

Слава твердо решил пояснить сыну, что его вторая бабушка такая же обманутая, как и они.

С утра был непростой разговор, Ванька взял все письма, открытые и прочитанные отцом только после почти двенадцати лет, со времени их написания, и подумав, сказал:

— Пап, а ведь две бабушки это почти одна мамка. Давай ей позвоним?

Слава попросил Валерку позвонить, мало или эта стервоза трубку возьмет.

Так и вышло, на просьбу позвать Прасковью Сергеевну, зло буркнула, что та в больнице, увезли на 'Скорой' в ночь с сердечным приступом. Сейчас отошла, но домой отпустят только после праздничных дней.

Валерка расспросил, где она лежит, и поехали Дериземли в больницу, к новой, неизвестной Ваньке, бабушке.

— Пап, цветы купим, сегодня же праздник?

— Да, обязательно! — Слава порадовался, что сын без его подсказки решил так.

По случаю Женского дня в кардиологии было пустынно, одели бахилы, поднялись на второй этаж, в палате бабушки Раевской не было — сказали, в процедурной.

Сели в коридоре на откидные стулья, подождать. Худенькая, вся какая-то поникшая, невысокая бабулька вышла из процедурной и, шаркая ногами в больших шлепанцах, пошла по коридору, держа правую, согнутую в локте руку вверх. Как-то безразлично взглянула на сидящих мужчину и мальчишку, сделала ещё два шага и запнулась, резко развернулась и, даже не мигая, уставилась на Ивана.

Иван тоже с любопытством смотрел на неё. Потом сказал:

— Пап, а она на меня похожа, даже больше, чем та тетка.

Бабуля отмерла:

— Ванечка?? Ванечка, миленький мой?? Ты все-таки пришел ко мне? Ванечка? — Она как слепая шагнула к нему, мальчишка резко встал, и как-то так же резко обнял её.

— Пап, она совсем маленькая, не то что моя другая бабуля.

Бабуля осторожно коснулась его лица:

— Можно я тебя потрогаю? Ванечка, внучек мой, я не верила, что смогу тебя когда-нибудь увидеть, Ванечка!!

Иван, который не терпел, когда его так называют, неловко обнимал эту плачущую женщину и бурчал:

— Чего ревешь-то, вот он я. Чё ты такая мелкая-то?

А бабуля и плакала, и смеялась, гладила его по лицу, по плечам:

— Ванечка, Ванечка, внучек мой!

— Слава, — она наконец-то посмотрела на Дериземлю, который не мог сглотнуть комок в горле, — я... спасибо тебе!

— Баб, мы с папкой тебя с праздником вот поздравляем, на! — Иван отдал ей тюльпаны.

А бабушка, смешная такая, как птичка — худенькая, маленькая совсем, опять заревела.

— Баб, хорош, я чё к тебе пришел, чтоб ты ревела? У тебя же сердце болит, не у меня! Садись вон на стул.

Бабуля, не выпуская его руку, присела.

— Сын, я на площадке покурю, поговорите спокойно.

— Да пап!

— Ванечка, мальчик мой, долгожданный, простишь ли бабку свою непутевую?

— Да ладно, чё ты непутевая? Нормальная, ты ж не виновата, что эта... тетка, такая дура. Баб, давай сразу договоримся, я тебе буду звонить, ты к нам с папкой в Москву приезжай, но про эту тетку не говори, никогда. Не, чего опять реветь собралась?

— Да это я от счастья, Ванечка! — бабуля опять осторожно и бережно гладила его по рукам.

— Баб, я ведь эти ваши нежности не очень люблю...

— Ванечка, я вот как поверю окончательно, что ты рядом, я перестану.

— Ох, как с вами, старыми, трудно, баба Галя тоже слезы льет, а чё их лить зря? Баб, а чё у тебя тапки такие стремные, на папкин размер?

— Да какие здесь были, те и одела.

— А чё из дому-то не взяла?

— Да прихватило меня сильно, а когда из дому принесет... - она испуганно взглянула на него, — извини, Ванечка!

— Какой размер-то носишь? — ворчливо спросил внук.

— Тридцать шестой!

— Я ща! — Иван выскочил на площадку:

— Пап, тут киоски всякие, сходи купи бабуле тапки, тридцать шестой размер, она же в этих лаптях запнется и навернется, а эта... когда ещё ей принесет.

— Ладно, сейчас, иди побудь ещё с ней, как она тебе?

— Пап, она такая маленькая... и ревет все время, а так ничё, мне, наверное, нравится. Пойду, а то опять рыдать будет.

Так вот и сидели бабуля с внуком. Прасковья не выпускала руку внука из своей, и жадно вглядываясь в его лицо, спрашивала обо всем — он отвечал обстоятельно и толково.

— Баб, как тебя попроще-то звать, имя у тебя такое смешное.

— Прасковья-то? Да вот назвали тогда, по святцам. А так все меня Паня зовут.

— Во и я так буду звать — баб Паня.

Папка принес тапки и пакет с фруктами и соком.

— Слава, да зачем, я же через два дня дома буду.

— А эти два дня чё будешь синюю кашу есть? — заворчал Ваня. — Телефон у тебя есть?

— Есть, старенький такой, но работает.

— Неси давай, и тапки одень нормальные!!

Славка порадовался — он боялся, что ребенок не примет новую бабушку. А родная кровь, похоже, признала её, ворчит — значит, принял окончательно. Его Ванька ворчал только