(Не) райский отпуск с боссом - Рия Рейра

Она легла спать и впервые за долгое время уснула быстро, без кошмаров. А утром проснулась с новым, странным чувством — тихой, спокойной уверенности.

Она шла на работу, и ноябрьское солнце, бледное и холодное, казалось ей красивым. Она замечала людей вокруг — спешащих, улыбающихся, хмурых. Мир снова обрел краски и объем.

В лофте ее ждал сюрприз. На ее столе стоял новый, мощный компьютер. И рядом — маленькая, элегантная коробка. В ней лежали ключи от машины. И записка.

«Чтобы ты не торчала в метро. И опаздывать было некуда. А.»

Она рассмеялась. Это было так на него похоже — практично, немного контроля, но по-своему заботливо.

Она не стала спорить. Приняла подарок. Села за новый компьютер, запустила программы. На экране загорелся их проект. Официальный и… тайный.

Она была все еще в клетке. Но теперь дверь в этой клетке была открыта.

За обедом Ирина, разглядывая Анну, не выдержала:

— Анна Викторовна, а вам не кажется, что вы слишком заморачиваетесь на этой всей истории с Кронским?

Анна поперхнулась сэндвичем.

— В каком смысле?

— Ну, я не о работе. Работа у вас огонь. Я о личном. — Ирина играла вилкой. — Мы, женщины, часто впадаем в эту ловушку. Либо растворяемся в мужчине, либо доказываем ему, что мы независимы, до посинения. А как же просто… быть собой? Вы сейчас строите «Атмосферу» для себя или как ответ ему на его манипуляции?

— Это… сложно, — смутилась Анна.

— Конечно сложно! — Ирина улыбнулась. — Но смотри. Он — богатый, влиятельный, сложный. Но в итоге он просто мужчина. А ты — просто женщина. Со своими тараканами и талантами. Не стоит возводить его в культ и себя принижать. Ваши отношения должны быть партнерством, а не вечным противостоянием. Иначе зачем вообще все это?

Эти простые слова, сказанные с непосредственностью двадцатилетней девушки, заставили Анну задуматься. Она так увязла в этой борьбе за власть и независимость, что забыла о простой истине: любовь не должна быть полем битвы.

Глава 41

Недели превратились в напряженный, но удивительно слаженный танец. Днем они работали над официальной, одобренной советом директоров версией «Атмосферы» — безупречной, технологичной, лишенной рисков. Аня вела команду с новой, обретенной спокойной уверенностью, без тени прежней неуверенности. Она больше не была заложником проекта или чьей-то воли — она была его капитаном, чувствующим каждое движение своего корабля.

Но настоящая магия творилась ночью. После ухода команды, когда лофт погружался в тишину, нарушаемую лишь гулом серверов, они вдвоем возвращались к их «секретному» арт-объекту — тому самому, безумному и прекрасному, что родился из ее старого, наивного эскиза и превращался в нечто грандиозное.

Он советовался. Спрашивал ее мнение по каждому, даже самому незначительному элементу. Спорил, иногда яростно, отстаивая свою точку зрения с привычным напором, но всегда уважительно, признавая за ней право на последнее слово. Они могли часами сидеть на полу, окруженные морем распечаток, образцов и пустых кофейных чашек, доказывая друг другу свою правоту, пока не находили то самое, элегантное и идеальное решение, рожденное в споре

Он стал другим. Мягче в жестах, тише в движениях. Чаще улыбался — не той холодной, расчетливой улыбкой, а настоящей, идущей откуда-то из глубины. Иногда она ловила его на том, что он просто смотрел на нее, перестав чертить или читать, с таким выражением, от которого у нее перехватывало дыхание — с безмолвной нежностью и какой-то обретенной хрупкой надеждой.

Он не пытался ее касаться без повода. Не приходил ночью в ее квартиру, не звонил поздно, нарушая ее покой. Он давал ей пространство, уважал ее профессиональные и личные границы. И этим завоевывал ее доверие куда вернее, чем любыми дорогими подарками или властными приказами.

Однажды вечером, когда они, наконец, закончили очередной сложный расчет по несущей конструкции их «тайного» проекта, он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и тяжело вздохнул

— Мне нужно уезжать, — сказал он, глядя в потолок, избегая ее взгляда. — В Швейцарию. На переговоры с семьей Виктории.

Аня замерла, чувствуя, как привычный, знакомый холодок страха пробегает по спине, сжимая легкие.

— Надолго? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и гордость за то, что ей это удалось, была крошечной победой.

— На несколько дней. Не больше. — Он повернулся к ней, его лицо было серьезным, нахмуренным. — Это… решающая встреча. Или мы приходим к соглашению, или…

Он не договорил, но она поняла. Или война. Война, в которой ее имя, ее репутация и ее сердце предстояло стать главным козырем или главной жертвой.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — неожиданно, почти резко сказал он.

Анна отшатнулась, как от удара, сердце ушло в пятки.

— Что? Нет! Я… я не могу. Твоя семья… ее семья… Это невозможно!

— Я не буду представлять тебя как мою любовницу, — поспешно, почти с мольбой сказал он. — Как архитектора. Как руководителя ключевого проекта, который требует моего постоянного внимания и консультаций. Это будет чистой правдой.

Он встал и подошел к ней, опустился на корточки перед ее креслом, чтобы быть с ней на одном уровне, смотреть прямо в глаза.

— Мне нужно, чтобы ты была там. Не для них. Для меня. Чтобы я смотрел на тебя и знал, ради чего все это затеял. Чтобы помнил, за что борюсь, когда они будут пытаться сломать меня.

Он взял ее холодные, неподвижные руки в свои. Его пальцы были теплыми и твердыми, как гранит.

— Я не заставлю тебя. Это твой выбор. Но я прошу.

Аня смотрела в его глаза — серьезные, полные стальной решимости и чего-то нового, уязвимого и беззащитного. Он не приказывал, не манипулировал. Он просил. Впервые по-настоящему.

Она думала о Виктории. О ее ледяных, бездонных глазах. О ее презрительной, точеной улыбке. О том, как та вломилась в ее виллу на Бали и вышвырнула ее оттуда, словно надоедливую муху, запачканную ее духами.

Страх сжал ее горло ледяной, безжалостной рукой. Она боялась. Боялась этого чужого, враждебного мира, этих людей с их древней, незыблемой силой и безразличной жестокостью.

Но она посмотрела на него. На его сильные руки, сжимающие ее дрожащие пальцы. На его лицо, на котором читалась не привычная маска уверенности, а настоящая, живая, почти детская тревога.

— Хорошо, — выдохнула она, и слово прозвучало хрипло, но четко. — Я поеду.

Облегчение, промелькнувшее в его глазах, было таким ярким, таким беззащитным, что больно было смотреть.

— Спасибо, — он прошептал, опустив голову, и поднес ее руку к своим губам. Не для страстного поцелуя.