Да, шеф! - Джинджер Джонс
– Продолжай! – кричит он своим глубоким и хриплым голосом.
Тесто немного расслоилось, но какая теперь разница?
Фрейя смотрит на Ксантоса, а затем на свою миску. Это просто естественная химическая реакция, говорит она себе. В смысле, тесто. Яйца и сахар вступают в реакцию, кислоты и масла работают с апельсиновым соком точно так же, как смешиваются ее собственные эмоции. Растерянность. Желание выиграть. Паника. Что, черт возьми, происходит?
На этот раз, когда она поднимает глаза, перед площадкой стоит один Ксантос. Следя за каждым ее движением, он терпеливо ждет, как будто в мире нет ничего важнее. Она смеется.
– Мне продолжать?
– Наверное. – Он пожимает плечами.
Фрейя смазывает форму для пирога. Скользкими руками берет миску и выливает смесь. Ксантос мурлычет от удовольствия.
– Думаю, ты выиграла, – говорит он с широкой улыбкой на лице.
Она поднимает глаза и видит, что Кристос ведет Харджа обратно, а за ними следует вереница людей, словно свадебная процессия. Ее сердце трепещет. Она действительно выиграла это задание или им придется выполнить его снова, раз что-то пошло не так? Фрейя собирается с духом, толпа людей стягивается вокруг Кристоса, а он подходит к микрофону.
– Поздравляю, Фрейя. Я уверен, что твой пирог получится вкусным…
У нее подгибаются ноги. Она выиграла? Или мероприятие отменяется?
Она кусает ногти. Кристос смотрит сначала на Харджа, а затем на Димитрия. Последний выхватывает у отца микрофон и тарахтит по-гречески, Фрейя понимает только их с Харджем имена. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки.
– Я выиграла?
Кажется, никто ее не слышит. Кристос, Димитрий и только что присоединившийся к ним Ксантос что-то сердито бормочут, размахивая руками.
Фрейя смотрит на Харджа. Глубокая скорбь написана на его лице. Он сгорбился и, кажется, не может разогнуться. Хардж медленно поднимает руки к голове и снимает свой величественный изумрудно-зеленый тюрбан. Волосы у него мокрые и спутанные. Без тюрбана он на несколько дюймов ниже. Падший принц. Развенчанный и обесчещенный.
Фрейя тянется к его руке.
– Хардж?
Он ничего не говорит, так и смотрит в землю.
Ксантос глядит на нее и недоверчиво качает головой.
– Что? – одними губами спрашивает она.
Димитрий подталкивает Харджа к микрофону.
– Харджу надо кое-что всем рассказать.
Глава 26
Признание
– С самого начала это был ты? – Мысли Фрейи разбегаются, когда она пытается собрать все воедино. Соль в чизкейке. Чеснок в креветках Мишеля. Мучения Стефана с перцем чили. Ее свекла. Чеснок Хейзел. Такое ощущение, что из нее вышибли дух. – Ты вредитель?
Хардж массирует ладони.
– Я знаю, что поступил неправильно, и, судя по всему, сегодня уйду.
– Но… – Фрейя не может подобрать слова. – Почему? Зачем ты это сделал?
Они сидят на вершине травянистого холма, Хардж болтает ногами, и Фрейя боковым зрением видит яркую полосу от кроссовка и массивный кусок резиновой подошвы.
– Потому что я козел. – Он болезненно сглатывает. – Потому что я думал, что иначе мне не победить. Вы с Мишелем явно были фаворитами, так что я как бы… Это трудно объяснить. Папа всегда учил меня: «На кухне и на войне все средства хороши». И, наверное, я просто подумал…
– Что никто не догадается, что это ты?
– Я… – Он качает головой и делает долгий, протяжный выдох.
– Потому что, если честно, тебе удалось меня провести, – продолжает она. – Я всегда считала тебя самым милым, самым дружелюбным, самым добрым…
Боль искажает его лицо.
– Перестань!
– Ты козел, Хардж, но только потому, что в итоге сам себя перемудрил.
Он кладет в рот подушечку жевательной резинки и смеется.
– Если бы вы с Ксантосом не добыли свеклу, я бы вышел в финал!
– Где ты ее спрятал?
Его глаза бегают с промежности на ноги.
– Лучше не спрашивай.
Переваривая его признание, она водит языком во рту и смотрит на пятно на горизонте – что это, птица? Судно?
– А в гранд-финале ты что собирался делать?
– Ты о чем?
– Ну как бы ты сжульничал перед камерами?
– О боже, в финале я бы не мухлевал! – говорит он с негодованием. – Там бы я доверился судьбе.
Фрейя срывает травинку, высасывает почку и жует, пока рот не наполняется сладким соком. – Знаешь, ты серьезно подвел меня с чизкейком.
Он возится с цветочным венком, продевая один стебель в другой.
– Честно говоря, ты сама виновата.
– В смысле? – раздраженно переспрашивает Фрейя.
– Нечего было уговаривать Кристоса заменить галактобуреко!
– Я…
– Я тебя видел. Да все видели, как ты стерла галактобуреко и вписала свой любимый чизкейк. Я погуглил – это твое коронное блюдо.
Фрейя глубоко вздыхает.
– Кристос меня сам попросил! У них на галактобуреко манной крупы не было.
Хардж секунду смотрит на нее.
– Правда?
– Да!
– Прости, Фрейя.
Она поворачивается к нему.
– Ты понимаешь, что я не меньше твоего мечтаю о «Золотой ложке»? Так же, как Хейзел, Леандра-Луиза и…
– Черт, я думал, ты легче отреагируешь. – Он добавляет еще одну маргаритку к своей цепочке. – Не представляешь, как на меня давят дома. Тебя тоже наверняка родители гоняли, но клянусь богом, мой отец – кулинарный фанатик. Если я не вернусь с «Золотой ложкой», он от меня отречется.
Фрейя наблюдает, как бабочка порхает над желтыми цветами соседнего куста, и думает о своей матери, которая даже не знает, что дочь здесь, на Кипре.
– Крайне маловероятно, что кто-то из нас отправится домой с «Золотой ложкой».
Она сбрасывает шлепанцы, но слова Харджа прилипают к ней, как масло к крылу птицы. Во многих смыслах Фрейя хотела бы, чтобы родители были вовлечены в ее жизнь, возлагали на дочь надежды и мечты. Верили и подпитали огонь ее амбиций. Подарили безоговорочную поддержку. Черт, пусть бы даже отец и мать пропадали на работе и неоднозначно относились к ее мечтам. Но опять же, трава у соседа всегда зеленее, и она, по крайней мере, может свободно управлять своей судьбой. Без оков. Без обязательств. И, если на то пошло, без поддержки.
– Не то чтобы я не умею готовить. – Хардж вытирает нос тыльной стороной ладони. – Я мог честно выиграть.
