Глиняные сердца - Анита Ферн

Не знаю, сколько времени мы так проводим. Когда я немного успокаиваюсь, на улице уже сгущаются сумерки. Слезы иссякли, царящую в доме тишину прерывает мое громкое шмыганье носом. Лишь тогда я подаю голос. Хриплый, совсем не похожий на мой.

– Парень, который пригласил меня, на самом деле не хотел со мной идти. Он сделал это, чтобы посмеяться надо мной. Повеселить своих друзей и подружку. Не понимаю: за что? Я ведь никому ничего не сделала…

– Ты хотела, чтобы он стал тебе другом?

– Думала, что было бы славно. Ты ведь знаешь, после переезда из Мемфиса мне так и не удалось ни с кем подружиться. А теперь так и вовсе на приятные знакомства рассчитывать не стоит. – Не сдержавшись, я снова всхлипываю.

– Этот парень популярен, да? – спрашивает она и после моего кивка продолжает: – Кто-то видел эту сцену, кроме его друзей?

Хмурюсь, пытаясь вспомнить.

– Не скажу наверняка. Кажется, к дому в этот момент подходило человек пять.

Мама вздыхает, а потом предлагает:

– Хочешь выпить со мной чаю? Я приготовлю, а ты пока умойся, хорошо?

Когда я захожу на кухню, чай заваривается, а моя чайная фея достает из своих запасов шоколад. Она искренне верит в силу шоколада против грусти. Я сажусь за стол и смотрю вокруг свежим взглядом, словно впервые.

Кухня с самого начала стала сердцем дома, ведь именно здесь мы чаще всего собираемся вместе. Кухонный гарнитур теплого коричного цвета напоминает о залитых золотыми закатными лучами стволах деревьев. Это ощущение леса усиливают фисташковые обои. Большой овальный стол тоже коричневый, но этого не заметно под голубой скатертью.

Знакомая уютная обстановка благотворно на меня воздействует. Теперь я лучше понимаю, почему мама выбирала это оформление тщательнее, чем в своей спальне или гостиной. Здесь хочется проводить время.

– Я хочу сказать тебе кое-что. Если тебе это нужно, конечно, – говорит мама, разливая чай по чашкам.

В мою кладет два кубика сахара, размешивает и протягивает мне. Вдыхаю аромат мяты и делаю глоток, с удовольствием прикрыв припухшие веки.

Разумеется, мне нужно услышать, что она скажет. Наверняка сможет дать совет, а то я ума не приложу, как себя послезавтра вести. Может, и вовсе пока в школу не ходить?

Когда я произношу это вслух, мама качает головой:

– Нет, дорогая, это не выход. Наверняка сплетни о том, как популярный парень зло подшутил над тихой девушкой, разнеслись между всеми на этой вечеринке. Твое отсутствие только усилит их предвкушение.

– Предвкушение?

– Да, им будет любопытно, как ты станешь вести себя после такого, и они не преминут отвесить несколько словесных тычков. Подростки могут быть очень жестокими, а нападать толпой кажется не таким зазорным, как в одиночку. Так вот, они не должны получить то, чего жаждут. Ты не позволишь им измываться над собой.

– Но как?

Она пожимает плечами:

– Не станешь играть по их правилам и показывать то, что они хотят увидеть. В школу ты придешь не униженной, не расстроенной, а непредсказуемой. Какое-то время будет сложно, зато все очень скоро забудут об этой глупой шутке.

– Боюсь, я не знаю, как быть непредсказуемой, когда больше всего мне хочется спрятаться и жалеть себя.

– Неинтересно смеяться над тем, кто смеется вместе с тобой. И уж тем более – если этот некто смеется громче, – глубокомысленно изрекает мама.

И тут до меня доходит.

Глава 5

Лилу

В понедельник я встаю на полчаса раньше, чем обычно. Умываюсь и причесываюсь. Уговариваю себя съесть хоть что-нибудь на завтрак, пусть от нервов и кусок в горло не лезет.

Кэти тоже проснулась раньше, чем у нее это заведено. Ради меня. Мы решили, что в первый день учебной недели мне нужно выглядеть как нельзя лучше, и сестра в этом поможет. Она явно больше смыслит в искусстве макияжа. Кэти уверяла, что сделает из меня свежую розу. Даром что выгляжу я после всех пролитых за выходные слез как помесь крота с лягушкой.

В субботу вечером после разговора с мамой я отправилась в свою комнату и уже почти уснула под комбинированным действием бега, рыданий и мятного чая. Но влетевшая в спальню сестра вырвала меня из объятий Морфея.

Оказалось, что до нее добралась новость о моих злоключениях. И сестра тут же ринулась домой, чтобы принести утешение. Оно не заключалось в словах, потому что за все время до сна Кэти сказала лишь: «Эх, а я только похвалилась перед одноклассницами, что скоро смогу назвать Лекса Батлера братом», – и мы глупо захихикали.

Нет, она легла рядышком со мной, укрыла нас обеих одеялом и крепко обняла. Мы так делали в детстве, когда одна из нас (или обе) была напугана или расстроена. Но, видимо, мы не отвыкли так успокаиваться, потому что заснули вместе.

Подхожу к шкафу в надежде откопать среди своей практичной одежды наиболее нарядную. Выбираю темно-зеленый хлопковый комбинезон на широких лямках, с вышитыми цветами и листьями, надену его с футболкой, чтобы доехать до школы. А там поменяю ее на небесно-голубую блузку с длинными рукавами, которую заранее аккуратно сложила в рюкзак.

Если честно, меня не очень радуют эти приготовления, потому что день ожидается не из легких и веселых. И все же я не могу сдержать восторженной улыбки, когда Кэти заканчивает колдовать над моими волосами и лицом и разрешает поглядеть в зеркало.

На меня огромными глазами удивленно взирает девушка с мягкими локонами вокруг лица и нежным румянцем на щеках. Русые волосы замысловатыми косами лежат на голове. Все-таки сестричка сдержала обещание, поэтому я не жалею похвалы ее мастерству. Она хихикает и отвечает:

– Я лишь подчеркнула твою естественную красоту. Ты милая, но стойкая, Лилу. Помни, почему папа так тебя назвал, – и целует меня в щеку.

На какое-то время мне передается ее настрой. Привычные, тысячи раз повторенные движения при езде на велосипеде тоже помогают мне успокоиться. Но все это рассеивается, когда я подхожу к школе и слышу, как за спиной и по сторонам от меня раздается жужжание. Нет никаких сомнений по поводу того, кому это предназначено. Чувствую, как холодеет спина вдоль позвоночника. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, стараюсь уверенно переставлять ноги, несмотря на ощущение, будто я разучилась ходить.

Настойчивое жужжание сопровождает меня до двери туалета. Запершись в кабинке, пытаюсь перевести дух. Мне не хочется выходить наружу, но не могу же я весь день провести в туалете, верно?

Вздыхаю и принимаюсь