Хроники и документы времен Столетней войны - Коллектив авторов

в Лондоне, особняком стоит Жан де Бомон. После настойчивых призывов Робера д'Артуа последовать общему примеру, он, наконец, клянется, что станет воевать за ту сторону, которая больше ему заплатит. Таким образом, он будет подражать флюгеру-петушку, крутящемуся в зависимости от направления ветра. Англичане встречают это обещание дружным хохотом[40]. Однако над чем же они, в сущности, смеются? Вероятно, над высокими рыцарскими идеалами, которые превратились в откровенный фарс после произнесения столь меркантильного по духу обета. Жан де Бомон представляет собой собирательный образ рыцаря-авантюриста, готового использовать войну между соседними государствами в своих собственных интересах. (Позднее хронист подчеркнет моральную беспринципность Жана де Бомона, сказав, что он штурмовал французский замок Гиз, в котором мучилась родами его родная дочь[41].)

События, происходившие во Фландрии перед началом Столетней войны и на первом ее этапе, тоже получили в «Бернской хронике» более подробное освещение, нежели во «Фландрской хронике». Автор ясно показывает, что к сближению с Англией фламандцев толкнула торговая блокада, объявленная Эдуардом III. Другим фактором, обусловившим окончательный переход фламандцев на сторону английского короля, стали военные неудачи Филиппа VI и, как следствие, падение его престижа в глазах подданных. История возвышения Якоба ван Артевельде тоже обрастает в «Бернской хронике» новыми интересными деталями. Воздерживаясь от вынесения собственного суждения, хронист умело подводит читателя к мысли, что за маской народного вождя, радеющего об общественном благе, прячется жестокий лицемер и властолюбец. Особый акцент при этом делается на гневной вспыльчивости и кровожадности Якоба. Так, например, население фламандского города Бирвлита подверглось полному истреблению за то, что отказало гентскому вождю в покорности[42]. Любой дворянин, осмелившийся указать Якобу на несоответствие между его высокомерным поведением и низкородным происхождением, рискует быть убитым на месте.

При всех этих качествах Якоб ван Артевельде оказывается не слишком храбрым, когда дело доходит до серьезных военных предприятий. Широко возвестив о своем намерении осадить город Турне, он, однако, немедленно от него отказывается, получив известие о разгроме, постигшем небольшой отряд графов Саффолка и Солсбери[43]. Пожалуй, самая нелицеприятная и уничижительная характеристика Якоба ван Артевельде вкладывается хронистом в уста Эдуарда III. Стараясь успокоить своего союзника, герцога Брабантского, один из придворных которого был убит вспыльчивым гентским вождем, Эдуард III говорит, что Якоб, «конечно, негодяй и предатель, но все ж таки очень нужен ему для ведения этой войны»[44]. Таким образом, Якоб ван Артевельде приобретает вид зарвавшегося выскочки, которого до поры до времени используют, но в душе презирают. Такая лицемерная позиция знатных сеньоров в отношении гентского предводителя не делает чести ни ему, ни им.

Достается от хрониста и мятежным фламандцам, которые предстают в его рассказе как никудышные вояки и алчные грабители. В схватке с французами под городом Лиллем (1340) они обращаются в позорное бегство и бросают на произвол судьбы своих английских союзников — графов Саффолка и Солсбери. Затем, узнав, что графы попали в плен, фламандцы без зазрения совести грабят их имущество, которое было отдано им на хранение[45]. Хронист не упускает удобного случая тонко поехидничать над фламандцами, когда рассказывает о том, как они принудили своего графа заключить союз с англичанами. «Сделав это, — пишет хронист, — фламандцы на радостях и вопреки своему обыкновению воздали графу подобающие почести»[46].

Среди особых достоинств «Бернской хроники» следует назвать логичную последовательность и обстоятельность в изложении событий. Очевидно, что автор проделал немалую аналитическую работу, стараясь «скроить» из имеющихся у него материалов непротиворечивое и интересное историческое полотно. И хотя кое-где в его труде проглядывают стыки и швы, в целом можно признать, что он успешно справился со своей задачей. Его стремление донести до читателя как можно более полную и правдивую информацию ярко выразилось в том, что, встречая в трудах своих предшественников две альтернативные версии событий и не зная, которой отдать предпочтение, он считает своим долгом пересказать и ту, и другую. Это уже первый шаг, пусть и очень робкий, в сторону настоящей исторической критики.

Рассказывая о том, как Эдуард III осаждал Камбре осенью 1339 г., хронист сообщает много важных подробностей, которые отсутствуют в других источниках. Уникальные сведения содержатся в главах, освещающих начало военного конфликта между графом Гильомом II Эно и Филиппом VI, схватку под Маркеттом, ход осады Турне и т. д.

Сцены, где изображаются подвиги и невзгоды французских рыцарей, оборонявших Турне, исполнены удивительной художественной динамики и драматизма. Здесь, как и в сцене «обета над цаплей», хронист полностью уступает место историку, чей редкий литературный дар ярко блещет даже сквозь конструкции «мертвого» латинского языка. Описывая героическую гибель Пьера де Руссильона, автор поднимается до красивых эпических высот, которые оставались недоступны для большинства его коллег-современников. Его четкий, лаконичный и в то же время очень живой и выразительный стиль изложения обладает большой силой эмоционального воздействия на читателя. Это утверждение относится в первую очередь к тем эпизодам хроники, где описывается голод, царивший средь рыцарей гарнизона Турне; гибель Жана де Форти, исполнившего обет ценой своей жизни; ссора Якоба ван Артевельде с герцогом Брабантским и некоторые другие события.

Изобилие ценной исторической информации в сочетании с увлекательной манерой повествования делают «Бернскую хронику» важным и интересным источником по раннему периоду Столетней войны.

* * *

Следующим источником, вошедшим в настоящий сборник, стало так называемое «Продолжение исторического руководства, составленного для Филиппа VI». Говоря об истории написания этого труда, исследователи не могут идти дальше предположений. Примерно в 1330 г. неизвестный автор, быть может монах аббатства Сен-Дени, создал мало чем примечательную компилятивную хронику, повествование которой начиналось с самого сотворения мира и заканчивалось событиями, непосредственно предшествующими коронации Филиппа VI Валуа. Исследование Камиля Кудера показало, что хроника могла быть написана по заказу самого Филиппа VI, желавшего пополнить свой багаж исторических знаний и лучше подготовить себя к исполнению монарших обязанностей[47]. В последующие годы «Историческое руководство», как его окрестил К. Кудер, пользовалось довольно большой популярность среди читающей публики. До наших дней сохранилось не менее двадцати шести списков хроники, многие из которых имеют продолжения, различные по протяженности и исторической ценности[48]. Одно из таких продолжений обратило на себя внимание историков своей информативной насыщенностью и оригинальностью авторских суждений. Именно его перевод мы и публикуем в нашем издании.

События, освещаемые в «Продолжении», происходили в период с 1327 по 1339 г. и в общей своей массе имеют прямое отношение к раннему этапу Столетней войны. Ни имя хрониста, ни его социальная принадлежность не поддаются точному определению. Скорее всего, он мог быть либо клириком, либо мирянином из горожан.