Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни
Эта вылазка в подвал стала первой из многих. В последующие недели я спускалась туда при каждом удобном случае, исследовала громадное помещение и изучала каждый квадратный дюйм, считая подвал своей территорией. Я проводила там целые вечера, наслаждаясь одиночеством. Иногда Дэвид ходил со мной, но обычно я была одна. Больше всего мне нравился небольшой альков перед входом в тоннель. Я даже притащила вниз стул и маленький столик и обустроила себе комнату отдыха. Я включала плеер и слушала джаз с фонариком.
Я открыла для себя джаз еще в начальной школе, когда мы с родителями ездили в отпуск. У отца была маленькая отпускная квартира в Новом Орлеане на втором этаже старинного здания во Французском квартале. Навещая бабушку с дедушкой в Миссисипи, мы заезжали в этот знойный южный город. Мне там очень нравилось, особенно ночами. Мы с Харлоу спали в одной комнате, ее балкон выходил на улицу Декейтер. Дождавшись, когда все уснут, я выбиралась на балкон и впадала в транс от звуков блюза из ночных баров.
Я решила, что джаз — моя самая любимая музыка. Во Вселенной, где все казалось упорядоченным, джаз жил своей жизнью. Хаотичные ноты не переносили меня в прошлое и не заставляли грезить будущим. Они прочно удерживали меня в настоящем, не подчиняясь никаким закономерностям и правилам, совсем как я.
В секретном подвале, как в джазе, тоже отсутствовали правила и внятная структура. Несколько раз спустившись туда, я поняла, что под землей мне намного комфортнее, чем наверху. Мне особенно нравилось время обеда: я сидела под полом общей гостиной и подслушивала чужие разговоры. «Я как привидение», — думала я. Мой новый парень был такого же мнения.
— Ты как привидение, — дразнил меня Дэвид. — То здесь, то тебя уже нет. — С тех пор как обнаружили тоннель, прошло несколько недель; мы гуляли в парке. — Почему тебе так нравится в подвале?
— Я там отдыхаю, — ответила я. — И мне нравится быть невидимкой. — Мы лежали на пледе, я листала книги из библиотеки, надеясь найти в них какую-нибудь информацию про тоннель.
— Ты часто это повторяешь, — заметил Дэвид. — Почему тебе это нравится?
— Потому что невидимкам не надо беспокоиться, что их посчитают странными, — честно ответила я. — Мне спокойнее, когда меня никто не замечает, ведь тогда я могу быть собой.
Дэвид нахмурился.
— Но со мной ты не прячешься, — ответил он. — Я тебя замечаю. — Он склонил голову набок и вопросительно посмотрел на меня. — Со мной тебе тоже беспокойно?
— Нет, — улыбнулась я, — но ты уникум.
Дэвид не ответил, а я снова засомневалась, не сболтнула ли лишнего.
— Посмотри книги, — бодро проговорила я, меняя тему. — Тебе понравится. Твоя любимая тема.
Дэвид обожал все, что связано с историей, литературой и искусством. Он был моей личной энциклопедией. Мне нравилось слушать, как он рассуждает на разные темы, особенно о музыке. Мы часами сидели в его машине и слушали все, от Колтрейна до Cure, разбирали слова и обсуждали, какую группу хотели бы услышать живьем.
Дэвид указал на кучу библиотечных книг.
— Патрик, только не вздумай их умыкнуть, — он старался говорить суровым тоном. — Воровать библиотечные книги — это уж слишком.
— Значит, не буду показывать тебе свою книжную полку дома, — пробормотала я.
— Ты настоящий парадокс, — сказал он.
Я пожала плечами:
— Не знаю, что это значит.
Он широко улыбнулся, вскочил и запел:
— Парадокс! Парадокс! Гениальный парадокс!
Я рассмеялась. Это была песня из любимого фильма его дедушки, «Пираты Пензанса». Они смотрели его тысячу раз, и Дэвид помнил наизусть все слова. Эта его странность одновременно и очаровывала меня, и раздражала.
— Понятнее не стало! — я попыталась перекричать его пение. — Ну как же так? — Я потянула его вниз и заставила сесть, а он принялся объяснять:
— Парадоксом называют две идеи, которые являются правдой, но противоречат друг другу. Пирату Фредерику был двадцать один год, но он всего пять раз праздновал день рождения.
— Это как?
— Он родился двадцать девятого февраля. И хотя технически мог освободиться от пиратского контракта, ему не разрешали, потому что пираты считали за годы только те, в которых он праздновал дни рождения… а по числу дней рождения ему было всего пять лет. С четвертью.
Я вскинула брови:
— Значит, я — пятилетний пират?
— Своего рода, — рассмеялся Дэвид. — Задумайся. Все в тебе само себе противоречит. Ты добра и щедра, но бываешь злой и резкой.
Я пожала плечами:
— А разве не у всех так?
— Возможно, — ответил он, — но в случае с тобой — очень явно.
В его голосе слышалось легкое раздражение, и мне стало не по себе. Таким же тоном со мной говорила мама, когда мы жили в Сан-Франциско. Я сообщала ей правду — и она начинала беситься. Я исподтишка посмотрела на Дэвида и слегка поерзала на пледе.
— Что ж, — наконец сказала я, не зная, что ответить, — могу попробовать исправиться.
Стоило мне произнести эти слова, как я ощутила досаду. Точно так я реагировала в детстве, когда думала, что без мамы не справлюсь и не смогу себя контролировать. Когда готова была сделать что угодно, чтобы не разрывать нашу связь, даже если пришлось бы притворяться той, кем я не являюсь.
«Как это я собираюсь “исправляться”? — негодовала я. — Неужели начну вести себя как все?»
Меня передернуло при одной этой мысли. Впервые в жизни мне действительно нравилось быть мной, и не только наедине с собой, но и с кем-то другим. Я не хотела меняться. И уж точно не желала притворяться. К счастью, Дэвид был со мной согласен.
— Не глупи, — отмахнулся он, — это не недостаток характера. — Он улыбнулся. — Просто будь осторожнее со своей кастрюлей. — Он тихонько постучал меня по лбу. — Ты должна ее контролировать, а не она — тебя.
Я кивнула, а про себя подумала: «А я контролирую?» Этот вопрос не давал мне покоя долгие годы. Никто не принуждал меня поступать так, как я поступала. Но иногда мне казалось, что у меня просто нет выбора. Напряжение накапливалось само собой, и избавиться от него можно было лишь одним способом… Каким же? Совершить что-то плохое, молча призналась я себе. Я вспомнила статью в журнале про
