Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни
«ОКР — расстройство, которым пациент практически не в состоянии управлять», — отмечалось в статье. Я прекрасно понимала, о чем речь. Хотя теоретически я могла не совершать ничего плохого, мне обычно не удавалось продержаться долго. В итоге я всегда проигрывала бой. Как тем летом в Виргинии.
Вскоре после переезда во Флориду мы отправились к моей прабабушке, которая жила в Ричмонде. Я тогда вела себя образцово и все еще пыталась слушаться маму. Но в новой обстановке все было не так, и, когда мы приехали в Виргинию, лучше не стало. Прабабушка жила на берегу; в детстве моя мама гостила у нее по несколько месяцев. Прабабушкин дом был ее вторым домом, там она ощущала счастье и покой. Все в этом доме ощущали счастье и покой, кроме меня. Напряжение накапливалось с каждым днем; я чувствовала себя бомбой, которая вот-вот взорвется.
Там было нечем заняться: никаких приключений, совершенно ничего нового и интересного. Мы только играли в карты и ходили на пляж и с пляжа. Даже телевизора не было.
И вот однажды от скуки я вышла на улицу — и увидела кошку, которая грелась на солнце посреди проселочной дороги. Недолго думая, я подошла ближе и подняла ее на руки. Вдруг кошка резко дернулась, зашипела, начала извиваться и царапаться, изо всех сил пытаясь вырваться.
Я попыталась удержать ее и крепче прижала к себе. Мы застыли в противостоянии: я — не в силах отпустить, она — не в силах довериться. Это длилось всего несколько секунд, но показалось вечностью. Услышав, как замедляется ее дыхание, я начала дышать с ней в унисон. И тут что-то внутри меня дрогнуло. Я отпустила.
Кошка вырвалась из рук и исчезла в высокой траве у обочины. Я долго смотрела ей вслед. Внутри осталась тишина — будто кто-то выключил звук. Еще минуту я просто сидела, прислушиваясь к себе. И вдруг поняла: только что внутри меня что-то необратимо изменилось.
«Это было нехорошо», — сказала я себе. Встала, взглянула на кошкины следы и вспомнила свой список. «Никому не причинять вреда», — говорилось в нем. Вообще-то, это правило касалось людей, но кошки тоже считались. Несколько лет назад мама заставила нас с Харлоу посмотреть фильм «Только не мой ребенок» — трагическую ленту про девушку из благополучной семьи, которая столкнулась с зависимостью. В фильме играла моя любимая актриса Стокард Ченнинг, поэтому я смотрела его внимательно. Тогда я не понимала, почему маму так тревожит эта тема и о чем она хотела меня предупредить. Но теперь осознала: любое проявление насилия — это еще один шаг к бездне, из которой мне уже будет не выбраться. Не говоря уже о том, что мне вообще-то не хотелось обижать животных. Я решила, что больше никогда не сделаю ничего подобного.
Я посмотрела на своего парня. Как он отреагирует, если я расскажу ему про ту кошку? Я решила выяснить. Но не успела открыть рот, как Дэвид сжал мою руку.
— Можно кое-что сказать? — спросил он и внимательно взглянул на меня своими большими карими глазами. Я снова кивнула.
— Я люблю тебя, — тихо произнес он.
Три коротких слова застигли меня врасплох. Вспомнилась мелодия из диснеевской «Золушки»: «Так вот ты какая, любовь». Впрочем, это чувство совсем не казалось взаимовыгодной сделкой, оно не выглядело опасным или бесполезным. И Дэвид не ставил мне условий. Это чувство было идеальным и идеально совпало с моим внутренним состоянием, ведь я впервые начала понимать, каково это — испытывать неравнодушие к кому-то, кто не является твоим родственником, и благодаря этому чувству начать испытывать неравнодушие также и к себе. Впервые в жизни.
— Я тебя тоже люблю, — услышала я свой голос.
Я не врала. Я действительно его любила. Дэвид, бастион доброты и ответственности, идеально подходил мне. Он был самим воплощением совести, которой у меня не было. Более того, я только сейчас поняла, что именно такой человек мне нужен: равноценный партнер, принимающий меня как личность и поощряющий быть собой.
Понимание. Принятие. Возможность быть честной и чувствовать себя в безопасности. Я так давно обо всем этом мечтала — и вот получила. Дэвид заполнил все пробелы в моей жизни. Он никогда не смотрел на меня с выражением, которое я часто видела у других, и через некоторое время я поняла, что рядом с ним никогда не бываю напряжена. Я честно не догадывалась, что способна на такую любовь. А то, что рядом с ним я чувствовала себя тоже достойной любви, было приятным бонусом.
Я поцеловала его, ощутила во рту ядреный вкус мятной пасты и табака, и тут мне пришло в голову, что мне не нужны никакие чертежи, темнота, подвал и вообще ничего не нужно… В его объятиях мне хотелось только одного — быть с ним.
Так я и сделала. Остаток лета я наслаждалась нашими отношениями и дружбой. Впервые в жизни я не ощущала эмоциональной пустоты. Напротив, я была полна любви! Сам того не зная, Дэвид научил меня общению и привязанности — всему, что, как я раньше считала, доступно другим, но не мне.
В процессе обучения Дэвид проявлял ко мне большую терпеливость. Хотя он был старше меня на несколько лет, это никогда не становилось препятствием. Ему, похоже, нравилось быть моим парнем. По крайней мере, мне так казалось.
В последний день пребывания в лагере я пошла на кухню. Там, под посудным шкафом, я хранила чертежи, украденные из кабинета директора. Достав их из тайника, я улыбнулась, вспомнив, как впервые их увидела.
— Хочешь вернуть их на место? — неожиданно с порога раздался голос Дэвида.
Я улыбнулась.
— Да, — смущенно ответила я. — Собиралась зайти туда на пути к машине.
Он кивнул и спросил:
— Твоя мама уже здесь?
Я пожала плечами и закатила глаза. Дэвид предложил отвезти меня домой, но, к нашей общей досаде, моя мама оказалась против. «Тебе четырнадцать, ты еще девочка, — сказала она, когда я позвонила спросить у нее разрешения. — А ему сколько? Восемнадцать? Ни в коем случае».
Я
