Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни

Дэвид ухватил меня за талию и усадил к себе на колени. Внимательно посмотрел мне в глаза:

— Ты правда так думаешь? Насчет любви?

Я растерянно взглянула на него. По правде говоря, я и сама не знала. Мне было известно, что девочки в школе и герои фильмов рассуждают о любви как о жизненной силе, о чем-то, без чего просто невозможно быть счастливым. Но я никогда этого не понимала. Для меня любовь была чем-то вроде красивых платьев на безжизненных манекенах за толстым стеклом в витрине универмага. Я, конечно, замечала, когда другие были влюблены, и понимала, что это для них важно. Мама всегда радовалась, когда ее приятель приезжал в город. Фильмы с романтическим хеппи-эндом были самыми популярными. Но лично я не видела в любви для себя особой пользы. В теории идея казалась отличной, но на практике выглядела чем-то вроде взаимовыгодной сделки, требующей готовности соответствовать правилам «нормального» человеческого поведения, а меня это не устраивало.

Дэвид толкнул меня локтем, ожидая ответа.

— Не знаю, — честно призналась я. — У меня никогда не было… желания, — выпалила я. — Я не испытывала потребности в любви.

Я приготовилась увидеть разочарование в его глазах, но мой ответ, кажется, его впечатлил.

— Как интересно, — проговорил он.

— Интересно? — удивленно спросила я. — Почему?

— Потому что ты совсем не такая, как все, — ответил он. — Ты можешь объективно рассуждать о вещах, которые большинство из нас не в силах контролировать. Например, как ты сказала, ты понимаешь, что любовь — это важно, ты можешь радоваться этому чувству, но, поскольку не испытываешь в нем потребности, оно не управляет твоей жизнью. «В отличие от всех остальных», — пропел он.

Я задумалась. На ум снова пришел аргумент Джессики Рэббит: а что, если «плохие» качества моей личности вовсе не плохие? Что, если я просто другая? Я давно уже об этом думала, и неслучайно.

Всю свою жизнь я пыталась скрывать свое истинное «я». Я не анализировала его и не пыталась понять, а просто скрывала. Отрицала и подавляла. И только недавно вдруг решила поступить прямо противоположным образом. Я показала Дэвиду свое истинное лицо, и он не захотел ничего менять. Он принял меня. В отличие от всех, кого я встречала, он, кажется, понимал меня. Мало того, я нравилась ему такой, какая есть. Это тоже было для меня в новинку. Хотя я никогда себя не осуждала: мне просто не приходило в голову себя оценивать, — я догадывалась, что качества, отличающие меня от остальных, едва ли достойны похвалы. Но теперь я начала переосмыслять эту установку.

Бежали недели, и постепенно я пришла к выводу, что, несмотря на свою «инаковость», я тоже человек и имею ценность; более того, я могу стать хорошим человеком. Ведь Дэвид, кажется, в этом не сомневался. А он был самым классным и лучшим из всех, кого я знала. И не запрещал мне «мелкие пакости». Более того, сам вызвался в них участвовать.

— Ничего не выйдет, — в отчаянии выпалила я.

День близился к вечеру, и мы с Дэвидом улизнули с урока рисования и пошли искать дверь, обозначенную на чертежах. Прежде нам не удавалось ее найти, но мы поняли почему. Дверь находилась посередине огромной коммерческой кухни, за внушительным посудным шкафом, занимавшим полстены.

— Мы в жизни его не сдвинем, — сказала я, опустилась на пол и посветила под шкафом фонариком. Хотя с моего места обзор был недостаточный, я все же заметила нечто, весьма напоминающее низ узкой деревянной двери. — Дэвид! — взволнованно прошептала я, выкручивая шею, чтобы лучше рассмотреть. — Она там!

Он не ответил. Он сидел в углу комнаты и разглядывал что-то у себя на коленях. Я посветила в его сторону фонариком.

— Дэвид! — снова прошептала я, на этот раз громче. — Слышишь? Я вижу дверь!

— Ш-ш-ш, — ответил он. В руке он держал швейцарский армейский нож, с которым никогда не расставался. — Я режу фетр.

— Что это значит? — я раздраженно выдохнула. — Нам некогда!

Дэвид оттолкнулся от пола, встал и подошел к шкафу. Оценил его размеры, навалился и слегка качнул его назад.

— Помоги, — велел он, — подержи вот так.

Я встала и стала держать шкаф.

— Все очень просто, — объяснил он, опустившись на колени. — Ткань уменьшит трение.

Я смотрела раскрыв рот, как он подкладывает мягкую ткань под ножки шкафа. «А он умен, — подумала я. — И находчив». Каждое лето Дэвид работал грузчиком в отцовской компании грузоперевозок в Бостоне и, видимо, научился двигать тяжести. Вообще мне казалось, что он умеет все.

Наши способности хорошо друг друга дополняли. Я могла наврать с три короба или умыкнуть чужой бумажник, а Дэвид разбирался в истории, науке и прекрасно решал практические задачи.

«Мы как инь и ян», — подумала я, наблюдая за тем, как он возится с ножками. Он нарезал фетр на маленькие, почти невидимые квадратики. Их можно было заметить, только если вглядеться в ножки. Он подошел к шкафу сбоку и сдвинул его. Тот легко отодвинулся. Мы увидели стену, а в стене, как и показывали чертежи, оказалась дверь.

Я восторженно взглянула на Дэвида и осторожно повернула дверную ручку до щелчка. Дверь открылась, петли громко скрипнули. Мы замерли в ожидании: вдруг кто-нибудь услышал? Убедившись, что все чисто, протиснулись в дверь и очутились в полной темноте. Я включила фонарик.

Как мы и предполагали, за дверью находилась старая крутая каменная лестница, ведущая куда-то вниз. А там, на темной лестничной площадке, виднелся еще один дверной проем; он был весь покорежен, будто свирепый великан сорвал дверь с петель и отбросил в сторону.

— Жуть какая, — прошептал Дэвид. Я улыбнулась. Мы осторожно спустились, пролезли в сломанный проем и очутились в огромном помещении с каменными стенами величиной, наверно, с весь первый этаж дома. Я осветила его фонариком, и мы ахнули: в углу виднелась арка, заложенная толстым слоем кирпича. Вдоль арки тянулась тяжелая чугунная цепь. Я бросилась туда и провела рукой по красным кирпичам. Эта часть стены выглядела новее, чем остальные стены в подвале. «Наверно, это и есть вход в тоннель», — подумала я и шагнула назад.

— И даже если нет, — пробормотала я вслух, — я всем скажу, что это он.

Дэвид подошел ко мне, крепко обнял и воскликнул:

— Ну ты даешь! Ты это сделала! — Он развернул меня к себе лицом и добавил: — Ты нашла тоннель!

А потом он меня поцеловал.

Он застиг меня врасплох, и я резко вдохнула, что усилило вкус поцелуя, который напоминал