Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
Итак, визит Мироныча в Москву в январе 1928 года стал решающим. Наш герой узнал наконец, «для чего все это нужно», и со своей стороны сказал генсеку: «Да!» А тот, похоже, посоветовался с ним и по другому вопросу: как быть с Троцким. Радикалы в ЦК жаждали расправы с настырным вождем оппозиции. После XV съезда Зиновьев с Каменевым раскаялись. Троцкий же и не думал. Сталин размышлял, как и дело не испортить, и нового партнера удовлетворить. В итоге 3 или 4 января 1928 года на квартире Троцкого зазвонил телефон, и товарищ из ЦК предложил Льву Давидовичу поехать «на плановую работу» в… Астрахань. Заметим, Киров уже дня два или три как в Москве, и речь идет о городе, где к слову Мироныча прислушиваются. Троцкий «предложение» отверг, и тогда Политбюро одобрило более радикальную меру: ссылку в Алма-Ату, куда 18 января с Ярославского вокзала оппозиционного лидера и отправили…
Календарь заседаний партийных и советских органов Ленинграда, утвержденный 8 апреля 1927 г. [РГАСПИ]
Кстати, об Астрахани. Это ведь ещё один кировский козырь: высокий авторитет в трех региональных партийных организациях: бакинской, астраханской и северокавказской, особенно среди горцев. Склонить того же Бетала Калмыкова, Михаила Коробкина или Левона Мирзояна проголосовать на XVII или XVIII съезде за введение в партии «единоличия» Миронычу наверняка не составило бы большого труда. Ему доверяли, в него верили, а кто-то и преклонялся перед ним. Ныне он возглавлял коммунистов Ленинграда, самой влиятельной и своенравной части ВКП(б). Территориально Ленинградом парторганизация не ограничивалась. Она включала также коммунистов Луги, Новгорода, Пскова, Великих Лук, Череповца, Мурманска и Карелии. Так называемая Северо-Западная область, в августе 1927‐го преобразованная в огромную Ленинградскую область. Вот если бы и здесь все поверили в Кирова так, как уже верили в Баку, Астрахани, Владикавказе…
Ясно, что в таком случае Антипов рядом с Кировым – помеха, которую надо поскорее убрать – можно и на повышение в Москву. В пятницу 6 января 1928 года Николай Кириллович в кабинете генерального секретаря ЦК ВКП(б) услышал заманчивые предложения: переехать в столицу, поработать наркомом (почт и телеграфа СССР), а в перспективе, на ближайшем пленуме, войти в состав Оргбюро ЦК, для начала «кандидатом». Антипов не возражал, и на другой день в том же кабинете собрался почти весь секретариат ЛК (Киров, Комаров, Антипов, Стецкий), чтобы подвести черту под вдруг возникшим кадровым вопросом[294].
Обратите внимание, кого нет на приеме у генсека – секретаря ЛК Угарова. Федор Яковлевич, член ЦК ВКП(б), с января 1926 года – глава ЛГСПС, Ленинградского совета профсоюзов. А председатель ВЦСПС – М.П. Томский. Неудивительно, что Угаров оказался сторонником умеренных в Политбюро. «Ошибка наша заключается в том, что мы не пошли по линии вытеснения частника экономическим путем, а вытеснили его другим путем, каким – вы все знаете… Отсюда пошли разговоры о том, что наша партия взяла курс на уничтожение… НЭПа», – посетовал он на пленуме ЦК 7 июля 1928 года. Или ещё: «Я сказал на пленуме обкома, сказал в частной беседе… тов. Кирову… та дискредитация трех товарищей, которая происходит… ведет к их отсечению. Мне в ответ… вынесли не одну специальную резолюцию, где меня называли разными хорошими словами». Три товарища – Бухарин, Рыков, Томский. Произнес Угаров это на пленуме 20 апреля 1929 года, уже лишившись высоких постов. Пленум обкома, сформированный II областной конференцией, 15 марта 1929 года не избрал Ф.Я. Угарова ни членом бюро, ни секретариата ЛК, а спустя неделю, 23 марта, бюро обкома освободило «правого уклониста» «от работы в качестве председателя Областного Совета профсоюзов».
От строптивого оппозиционера избавился Киров? Маловероятно. Угаров Кирову был полезен, ибо Угаров в секретариате ЛК, сам того не ведая, сыграл ту же роль, какую Троцкий, вполне сознательно, исполнял в масштабах всей страны: обеспечил взрывной рост авторитета Мироныча среди коммунистов Ленинграда. Федор Яковлевич признавался, что «дискредитация трех товарищей – Рыкова, Бухарина и Томского» «вызвала во мне величайшие сомнения». Он «почувствовал своим пролетарским нутром, что тут что-то неладно», а потому не мог смолчать и не выступить в их защиту. Однако «закон» коллективного руководства действовал неотвратимо: большинство сплачивалось вокруг лидера, чтобы изолировать «защитника», отвлекавшего от решения огромного потока проблем, требовавших санкции секретариата ЛК[295].
Из протоколов заседаний бюро ЛК от 5 января и 23 марта 1929 г. [РГАСПИ]
Прежде Киров не имел такого опыта. В Баку – миротворец, первые два года в Ленинграде – в кругу пяти единомышленников. И вот открылась новая грань, которую ранее он наблюдал только со стороны, в Москве: управление под «огнем» принципиальной критики одного из коллег. Впервые ощутил сам, каково оно, когда Чудов и Комаров, реже Стецкий спешат сразу согласиться с твоим мнением по целому перечню вопросов, понимая, что сейчас Угаров на заседании вновь «съест» уйму времени замечаниями, возражениями, сомнениями «правоуклонистского» характера.
И это вряд ли совпадение. Именно в январе 1928 года появился второй тип протокола «Секретариата Ленинградского Областного комитета ВКП(б)»: «Вопросы, решенные опросом членов Секретариата». До того решения опросом вписывались в основной протокол. Отныне очные и заочные решения старались оформлять отдельно. Особенно если много заочных принималось в день проведения очного заседания или между ними. Стартовал новый порядок 23 января. На очном заседании присутствовали Киров, Комаров, Стецкий, Угаров. Рассмотрели восемь тем. Далее опросом утвердили шестьдесят параграфов, присовокупив к ним четыре, одобренные так же 20-го и 21-го числа. Во второй раз, 30 января, на заседании успели обсудить десять тем, а опросный протокол зафиксировал дополнительно те, что секретари одобрили в тот же день до или после встречи (всего тридцать четыре вопроса). И далее в том же духе, но уже с участием Чудова. 6 февраля: очно – двадцать пять вердиктов, заочно – пятьдесят два. 13 февраля: очно – пятнадцать, заочно – двадцать два. 20 февраля: очно – двадцать семь, заочно – сорок пять…[296]
Определенно, не Кирова подобное положение раздражало больше всего, а Комарова, Чудова и Стецкого. Они и добились изгнания неугомонного Угарова из секретариата и бюро обкома в марте 1929 года. Точь-в-точь как большинство ЦК ВКП(б) исключило Троцкого из Политбюро в октябре 1926‐го. Чашу терпения переполнило сопротивление Угарова избранию Л.М. Кагановича в состав Президиума ВЦСПС после VIII съезда профсоюзов. Не секретариат, а двадцать два члена бюро обкома 5 января 1929 года осудили секретаря ЛК «как члена ЦК ВКП(б), поддерживающего и распространяющего… обывательские и клеветнические
