Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский
В начале 1992 года Горбачев издал книгу «Моя позиция», в которой по горячим следам изложил свое видение в отношении возможности сохранения СССР. Книгу он диктовал стенографистке Ирине Вагиной, а затем вносил правку от руки. Вот текст его послесловия к этой книге
1992
[Архив Горбачев-Фонда]
Осмысливая сделанное, Горбачев последовательно, во многих письменных и устных выступлениях утверждал, что к необходимости политической реформы в 1988 году его подвело то, что в экономике, «несмотря на принятые решения, ничего не менялось», так как ее «тормозили партийные бюрократы на местах». Но к 1988 году в экономике, несмотря на сделанные в 1985–1986 годах антирыночные шаги, благодаря возникновению кооперативов и других форм проявления частной инициативы уже многое и сильно изменилось — этого нельзя было не заметить. Как любил повторять Михаил Сергеевич, «процесс пошел», хотя стихийно и не так, как он сам предполагал. Горбачев, наоборот, сдерживал этот процесс, отказываясь признать законной частную собственность и не решаясь, хотя такие предложения и выдвигались экспертами, на либерализацию цен.
Признавая в конце карьеры и после ее завершения высшую ценность свободы, Горбачев тем не менее не стал либералом — он остался демократом и социал-демократом. Его сдерживала не только необходимость ладить с Политбюро, но и собственный диспозитив, который он сформулировал в одном из выступлений так: «Хоть убейте меня, не могу принять частную собственность на землю — не могу зачеркнуть своего деда-коллективизатора».
Приставка «социал» — назови это хоть «заботой о трудящихся», хоть как-то еще — мешала ему решиться и на либерализацию цен, без чего столь насущная рыночная реформа просто не могла состояться. Это он ее «тормозил», а не «партийные бюрократы не местах» — те, наоборот, вместе с «комсомольцами» к 1988 году уже начали «заниматься бизнесом» и вполне по-рыночному растаскивать бывшую общенародную собственность.
Горбачев решительно двигался именно к демократии и очень, слишком нерешительно — к рынку, а другие акторы реформ, в первую очередь интеллигенция, разделяли его надежду, что демократия каким-то образом реформирует экономику сама собой — не наоборот, на что затем столь же ошибочно сделала ставку команда Ельцина.
Печка — транспорт для транзита
Авторы изданной в 2021 году коллективной монографии «Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя» начинают с критики теории «транзита». Реформаторы 90-х (не исключая, по-видимому, и Горбачева, ставшего к этому времени социал-демократом) вполне в русле идей Фукуямы были убеждены, что построение либерального и демократического общества — единственная альтернатива «коммунизму», причем, прислушиваясь к советам западных консультантов, постсоветские государства якобы получали «преимущества догоняющего развития». К Западу нельзя было не прислушаться, так как это было условием предоставления спасительных кредитов.
Идея транзита был привлекательна в своей простоте, наглядности и едва ли не автоматическим характером ее реализации, она соответствовала и известным архетипическим чертам русского человека, выраженным в сказке о Емеле: он сидит на печи, а та его везет — «по щучьему веленью». Однако более или менее прямая имплантация западных институтов оказалась возможной лишь там, где сохранились докоммунистические традиции (в Прибалтике и странах Восточной Европы), а в большинстве постсоветских стран возникли лишь карго-демократия и карго-правовое государство.
Авторы сборника указывают на внутреннее противоречие всякой радикальной реформы: она нуждается в сильном государстве, чтобы проводить ее в жизнь, но она же и ослабляет государство, входя в противоречие с интересами его правящей верхушки и бюрократии: «Либерализация требует эффективного правопорядка, в противном случае открытые ею возможности будут „приватизированы“ узкими группами интересов. Однако борьба за состоятельность государства оборачивается подчас формированием таких институтов, которые не способствуют, а эффективно препятствуют реформам. Они либо оказываются слишком ригидны и репрессивны, либо формируют ловушку „ранних победителей“, не заинтересованных в продолжении реформ».
Реформа всегда создает некоторый хаос. Без структур, которые можно назвать также изобретенным в нынешнем хронотопе словом «скрепы», обществу угрожает потеря идентичности, политическое самоубийство. Но те же «скрепы» стреноживают акторов в плане продолжения реформ.
Часто обсуждается и гипотетическая возможность «китайского пути», по которому якобы мог бы пойти, оставляя в неприкосновенности политический каркас «социализма», проживи он дольше, Юрий Андропов. Но, не говоря уже о том, что русские — не китайцы (а в китайских сказках нет щуки и дурачка Емели), Горбачев не мог, оставаясь демократом, свернуть на «китайский путь», требующий рано или поздно жесткого принуждения.
Горбачев посетил Китай перед I Съездом народных депутатов в мае 1989 года. Когда его самолет подлетал к Пекину, делегации сообщили, что церемония встречи состоится на аэродроме, так как центральная площадь столицы Тяньаньмэнь была блокирована протестующими студентами и интеллигенцией. Часть протестующих, как было известно Горбачеву, была возмущена ухудшением экономического положения в процессе начатых в 1978 году экономических реформ Дэн Сяопина, другая требовала от руководства КПК политических прав, ссылаясь в том числе на опыт горбачевской перестройки.
Массовые выступления на Тяньаньмэнь были жестоко подавлены вскоре после завершения визита Горбачева — 4 июня 1989 года. Число погибших было засекречено, но, по разным оценкам, оно варьируется от нескольких сотен до нескольких тысяч человек, не считая раненых. Такой путь Горбачев считал неприемлемым, как и «модель Пиночета», которому в то время приписывался успех экономических реформ в Чили после свержения в 1973 году Сальвадора Альенде, ориентировавшегося на социалистическую модель экономики, ареста и казни многих его сторонников. Проблема Горбачева состояла в том, что он не был диктатором и не хотел им становиться.
В 1988 году он просто не знал, что еще сделать с «социалистической экономикой», а к политической реформе его подталкивала ее собственная логика и недовольство ею номенклатуры, которая, консолидировавшись, могла его и «поскидать» (надо было всегда помнить опыт Хрущева, отмечает Горбачев). Опять же — что такое «политическая реформа», где граница между ней и рутинными политическими действиями (например, изменением персонального состава Политбюро)? Что значит в его признании слово «сначала» — а когда началось «потом»?
Перелом произошел в марте 1988 года и был спровоцирован противниками политических реформ, когда их усилиями в «Советской России» было опубликовано письмо Нины Андреевой, «прорабы перестройки» в лице советской интеллигенции прижали уши, а Горбачев взял двухнедельную паузу, оценивая ресурсы свои и
