Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин
Сзади, над головой Василько дружно ударили выстрелы – это казаки из вновь занятой башни стали палить по пряслу, поддерживая своих… Внезапно раздался отчаянный крик у башни напротив; взметнулся казачий стяг – и сразу же упал. Еще над одной боевой вежей Салтыковой Девицы взмыла польская хоругвь – и ободренные успехом ляхи усилили натиск; от густого смрада сгоревшего пороха, парной крови и пота стала трудно дышать. Нежинец умудрился срубить еще одного противника, целившегося в казака с лестницы – но, понимая, что шансов больше нет, отчаянно закричал:
- Назад! Все назад! Готовьте засов, запереть дверь башни!
Голова последним нырнул в узкий дверной проем, после чего дверь за его спиной захлопнулась, а засов надежно ее подпер; снаружи отчаянно замолотили по дереву саблями, выкрикивая свирепые ругательства. Затем удары прекратились – и поняв причину этого, Василько заполошно воскликнул:
- Падай! Наземь падай!
Нежинец вовремя сориентировался; несколько пуль проломили таки вязкую древесину, просвистев над головами защитников. Затем на трещащую уже дверь обрушились новые удары…
- Перезаряжайте пищали и пистоли, браты!
Но пищали остались на стене, их не брали с собой на рубку. Голова прошел сквозь заваленный телами павших башню, оказавшись уже на своем участке стены – и обмер от изумления и ужаса: бой идет уже и здесь! Прорвались ляхи, не смогли городские казака остановить их без старших товарищей… И все же уцелевшие защитники прясла, несмотря на усталость и ранения, продолжали сражаться – осознавая, что все уже потеряно.
Однако и поражение ведь еще не повод сдаться…
Глава 20.
…- Хватай пищали братцы, заряжай! Я дам время!
Василько без колебаний ринулся вперед, на прясло, на помощь «городским»; первого противника он срубил, умело достав шею ударом со спины. Бесчестно? Может быть – но это война, а не поединок благородных.
Однако следующий соперник – возможно, родственник или товарищ сраженного нежинцем шляхтича – оказался куда более умелым рубакой. Ловко обезоружив противостоящего ему малоросса сильным ударом по «заставе» (нижней трети клинка у самой рукояти), он рассек ему горло – и ринулся на казачьего голову, обрушив на него целый каскад рубящих ударов… Да с такой яростью и скоростью, что казак, будучи искушенным бойцом, все же вынужден был отступить!
- Сдохни, быдло! – оскалился шляхтич.
- Сам сдохнешь, падаль...
Нежинец умело блокировал вражеские удары – но не находил и краткого мгновения, чтобы ударить в ответ. Страшась быть прижатым к стене, Василько скакнул в сторону от частокола, отбивая очередной удар.
- Курва! – в бессильной ярости ругнулся лях, после чего замахнулся, нанося очередной удар… Но видимо уже подустал – и наконец-то замедлился! Казак по-кошачьи мягко и быстро шагнул вбок, уходя от падающей вниз сабли – и ловким, даже изящным ударом дотянулся до кисти противника, сжимающей саблю… Ляху показалось, что по глазам ударила вспышка молнии – это солнечный луч отразился от клинка Василько. А после пан почуял нестерпимую боль в руке – и скосив глаза, завыл от страха и тоски, увидев укороченную культю… Ноги стали ватными, подломились сами собой – и, потеряв равновесие, шляхтич перевалился через частокол, рухнув под ноги соратников.
Скосил вниз глаза и нежинец – и тотчас шагнул вперед: у подошвы стены, у заброшенного фашинами неглубокого и занесенного снегом рва бурлило целое море поляков! А из соседней, уже захваченной ляхами башни враги стали проникать и внутрь крепости…
- Браты! Отступаем в вежи! Готовьте самопалы к бою!
Василько выиграл достаточно времени для того, чтобы ватажники его успели перезарядить пищали и пистоли – теперь требовалось отвести уцелевших защитников прясла в башню и запереться в ней изнутри. Боевая вежа – она ведь как крепость в крепости, с несколькими уровнями боевых ярусов-раскатов… А между тем, сквозь шум боя и грохот пушек множились крики раненых – и торжествующие крики ляхов.
Под прикрытием головы, подхватившего саблю шляхтича-рубаки (пальцы отсеченной кисти разжались сами по себе, словно вручая оружие победителю) и закрутившего перед собой яростный стальной вихрь, сумели отступить в башню лишь трое казаков. Среди них был и Терентий – весьма паршиво выглядевший с рассеченным сабельным ударом лбом (правда, клинок достал его лишь на излете) да подраненной левой рукой… Но дрался Терентий крепко – и по опыту своему был скорее уже «старым» казаком, нежели городским.
А сам Василько, хоть изредка и рубил левой рукой, но впервые сумел закрутить вторую саблю «мельницей». Завороженные пляской клинков, поляхи не посмели наседать на казака – а спустя всего пару мгновений нежинец шарахнулся в сторону, прижавшись к стене… И ближних к башне ляхов смел густой и дружный залп казаков, ударивший в упор.
Однако же бой теперь шел не только на стене, но и внутри крепости. Трикач, заметив прорыв ляхов, повел имеющихся под рукой казаков в бой. К сожалению, перезарядить пищали они уже не успели – только-только разрядив их в поляков, все еще пытающихся проникнуть внутрь, сквозь ворота… Ударили в упор редкие выстрелы из самопалов – и сотник одним из первых врубился в ряды гайдуков!
Страха не было – опытный казак уже понял, что мертв. Минутой раньше, минутой позже… Но уходить без боя не хотелось – и бывалый рубака орудовал саблей так, словно она стала продолжением его руки. Каждое его движение было точным и уверенным; в ударах не было суеты, лишней торопливости – нет! Казачья сабля лихо свистела в воздухе, порой дотягиваясь до ворога лишь самым острием... Но и этого «прикосновения» было достаточно, чтобы человек пал наземь с рассеченным горлом – или с воем схватился за обрубок руки.
Трикач бился с каким-то отчаянным, пугающие его врагом весельем – но на деле сотник испытал вдруг совершенно опьяняющую радость свободы… Свободы от забот, тревог и непомерно давящего чувства долга. Ведь он уже сделал все, что смог.
Он бросил вызов самому крулю – и задержал его на два… Нет, на три дня – точно на три. Он успел отправить гонцов – и смог выиграть время; время, что особенно ценно для круля, построившего кампанию на внезапности нападения… И поставившего все на скорости движения к Москве!
Будь иначе, Казимир взял бы с собой и тяжелую артиллерию, что ляхи не
