Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола
И все же каждый должен отвечать
за то, какой была его эпоха.
И лучше уж блуждать и заблуждаться,
чем простоять на месте столько лет!
От нас самих зависит, с кем идти.
И долг наш — правду подпирать плечами.
Ведь горькою насмешкою была бы
вся наша жизнь, когда бы силы ада
над правдой и добром торжествовали.
Нет, повторяю я, прекрасен мир,
который сбросил с тронов королей!
М а р к и з а С и л ь в и я.
И все же наше прошлое чудесно.
Король тогда в карете выезжал —
гербы и золото, два жеребца в упряжке.
В красивых парках, на прудах, средь лилий,
скользили лебеди, и кавалеры
в тени кустов признания шептали.
А вечером, при звездах и луне,
к своей Джульетте приходил Ромео.
В дворцовых залах, на балах роскошных
блистали женщины одеждой и красой.
Там музыка играла — флейты, скрипки —
и стройный капельмейстер менуэтом
старинным дирижировал в беседке.
Там дамы в тонких кружевных нарядах
улыбками возлюбленных дарили,
и в лицах их была такая страсть
и столько чистой нежности и веры,
как будто все они — одни принцессы.
Слышится громкий стук. Барнабаш вскрикивает, все, вскочив, застывают. Барнабаш с ужасом показывает в угол, откуда выходит фигура в средневековых доспехах и шлеме, держа его за перья и крутя им, словно тросточкой, — это р ы ц а р ь Г е й з а из Орешьян, стоявший прежде в нише. Спрыгнув оттуда, он и произвел такой шум.
Р ы ц а р ь Г е й з а (громко обращается к остолбеневшим дворянам).
Кто тут болтает чушь? «Принцессы… короли…»
Ха-ха-ха-ха! Дозвольте посмеяться.
Моя история, надеюсь я, развеет
иллюзии о славных королях.
(Берет кувшин и выпивает его содержимое до дна. Потом садится, широко расставив ноги, и обращается к застывшим слушателям, жестом приглашая их тоже сесть.)
Ухаживал я за одной принцессой,
она же, — тварь, поставила условье:
на мой балкон вскочи верхом, в доспехах,
тогда, мол, замуж за тебя пойду!
Признаюсь вам, глупее нет на свете
влюбленного в красавицу мужчины.
Я пожелал добыть ее, кретин!
Вскочить к ней на балкон верхом, в доспехах.
Мне дал совет ее дворецкий старый:
а ну-ка, прыгни прямо с той скалы,
что высится перед ее балконом,
один смельчак так сделал — получилось.
И я, болван, решился на прыжок.
Со всех краев сошлись в тот день дворяне
на редкую забаву поглазеть —
на этот «исторический» прыжок.
И сам король на зрелище явился.
Кивал да тряс седою бородой,
да посулил за дочкой королевство.
Когда б хоть каплю разума имел,
он запретил бы мне скакать чрез пропасть.
Эх, выпить хочется — все в глотке пересохло.
(Переворачивает кувшин вверх дном, показывая, что он пуст.)
Г р а ф Р и х а р д (берет у него кувшин и подает Барнабашу).
Кувшин вином наполни до краев!
Б а р н а б а ш. П-п-п-п…
Р ы ц а р ь Г е й з а.
Скажи, что означают эти звуки?
Он не желает принести вина?
М а р к и з а С и л ь в и я.
Хотел он лишь «пожалуйста» ответить,
да говорит с трудом.
Б а р н а б а ш уходит.
Р ы ц а р ь Г е й з а (кланяется, бренча доспехами).
Я — рыцарь Гейза,
а родом я из Орешьян наварских.
М а р к и з а С и л ь в и я.
Маркиза Сильвия, из Пурпурного Оклимона.
Придворный поклон.
Г р а ф Р и х а р д.
Граф Рихард, из Амелии Святой,
посланник папы, королевский канцлер,
владелец Леванты и Деветсила.
Г р а ф А л ь ф р е д.
Граф Альфред, из Амелии Святой,
владелец замков Параван, Ветерник.
Р ы ц а р ь Г е й з а (продолжая кланяться).
Весьма польщен, весьма, весьма польщен.
Г р а ф Р и х а р д.
Прискорбно мне, достойный рыцарь мой,
что чести не имел узнать вас ране.
Стояли в нише без движенья вы…
Мы вас обычной статуей считали,
мы думали — вы не жили на свете.
Р ы ц а р ь Г е й з а.
Ха-ха! Хи-хи! Хе-хе! Еще как жил!
Я, как и все, из крови был и плоти.
А в нише я стоял лишь оттого,
что мне доспехи двигаться мешали.
Эх, попадись мне в руки тот ваятель,
что заковал меня в броню такую, —
да я б его на части разрубил
и бросил диким псам его останки!
Ах, если б только знали эти люди,
что нас рисуют, лепят и ваяют,
как тяжко платим мы за их грехи, —
увековечить нас бы не стремились!
Подумайте, меня сей идиот
в доспехи без подвижных сочленений
и без частей разъемных заточил.
Снять не могу проклятые хоть на ночь
страдаю бессловесно, аки пес!
Г р а ф Р и х а р д.
О, как я вас, любезный, понимаю!
И мне ведь тоже портретист-мазила
намалевал такой ужасный нос,
что и жена моя висеть не хочет
со мною в библиотеке одной.
А говорят — я нос имел прекрасный.
И что же? Вместо греческого носа
я награжден уродливой нашлепкой.
Г р а ф А л ь ф р е д.
О, пустяки в сравненье с болью той,
что я терплю от узеньких сапожек,
которые он мне нарисовал!
Р ы ц а р ь Г е й з а.
Одной маркизе повезло. Уверен:
она и в жизни не была красивей…
М а р к и з а С и л ь в и я.
Ах, что вы! Эта дикая прическа,
которая мне вовсе не к лицу,
большие руки и большие ноги,
и платье тоже не моей расцветки…
Р ы ц а р ь Г е й з а.
Художники, коль вы совсем как дети —
резвитесь… на автопортрете.
Г р а ф А л ь ф р е д.
И все-таки другим
