Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Р и ш а. Ну а как насчет того дела?

А н ч а. Познакомились мы на танцах у Аполло{56}. Он студент-медик, с небольшими, черными как смоль усиками, а руки всегда пахли карболкой. Вначале это меня отталкивало, а затем вдруг я к нему потянулась. Карболка вроде сладостью показалась. Верите?

Р и ш а (кивает). Верю. Я тоже такое испытал.

А н ч а. Он бы женился на мне, да дядя ему не разрешил, иначе лишил бы его наследства. Понимаете, он сирота, родители его умерли молодыми, а дядя одевал его с ног до головы и платил за учение. Без дяди он не смог бы доучиться, и у меня ни кола ни двора. Пришлось ему дядю послушаться. А что мне оставалось?

Р и ш а. Как это — что вам оставалось?

А н ч а (двусмысленно смеется, делая вид, что не понимает, почему Риша повторил ее вопрос). Ну да, что мне оставалось? Мы расстались. (Пауза.) Тут как-то я его встретила — и не узнала. Пальтишко на нем потрепанное, шел под дождем, подняв воротник. Просил десять геллеров, я чуть было ему не подала. Начисто уже его позабыла… совсем чужой стал, а еще и месяца не прошло.

Р и ш а (кивает). Вы правы, так начисто может позабыть только женщина. У мужчин всегда что-то остается в памяти.

А н ч а. А что поделаешь? Такова жизнь: одно впечатление сменяется другим, бесконечные перемены. Сегодняшний день смывает вчерашний, а завтрашний день — сегодняшний. Зачем хотят ее переделывать? Как-то вечером я смотрела с моста в реку. Было ветрено. Волна шла за волной, ничего не стояло на месте, все непрестанно менялось, непрестанно куда-то проваливалось. У меня аж голова закружилась. Да, такова и жизнь. Зачем люди хотят ее переделать? Из воды ведь землю или скалу не сделаешь? И зачем что-то громоздить на нее, когда на ней ничего не держится?

Р и ш а. Вы правы. Надо быть разумным и не требовать от яблони апельсинов или фиг. В этом и заключается жизненная мудрость.

Заплаканная  Ф р а н т и ш к а  вбегает в кухню, падает на постель, зарывается лицом в подушку; вначале она не в состоянии вымолвить ни слова, затем с трудом поднимается и, серьезная, приняв решение, подходит к Рише, который тем временем встал со стула и отбросил недокуренную сигарету.

Ф р а н т и ш к а (пристально смотрит на него, тихо, торжественно, четко произнося каждое слово). Итак, вы знаете, пан Риша, чего требует от меня ваша мать?

Р и ш а (испуганно). Знаю.

Ф р а н т и ш к а. И одобряете? Согласны с ней?

Р и ш а (смущен, хочет превратить все в пародию). А зачем эти огромные, трагические глаза? К чему эта скорбная дева Мария? К чему этот пафос и торжественный тон? Прекрати — это уже не модно, даже на сцене.

Ф р а н т и ш к а (в ее лице появляется решимость, от которой у Риши сразу пропадает желание шутить). Отвечайте на мой вопрос: вы хотите, чтобы я ее послушалась?

Р и ш а. Ну да. Как же быть, если другого выхода нет? Не могу же…

Ф р а н т и ш к а (взглядом вновь заставляет его замолчать). Хватит. Я больше ни о чем вас не спрашиваю. Отвечайте только на вопросы. С меня достаточно одного. Это все, что я хотела знать.

А н ч а (постепенно приходит в себя от удивления). Так, значит… С ума сойти. Кто бы мог подумать… такой младенец. Ну, уж если ты попалась, милая девушка, соберись с духом и избавься сразу — чем раньше, тем лучше. Это как большой, испорченный зуб… не страшнее. Надо это сделать. Вспомни, что я тебе только что рассказывала.

Р и ш а. А что вы ей рассказали?

А н ч а (с легкой улыбкой). Это женские секреты. Не для мужчин. Может, и для мужчин, но тогда без дам.

Ф р а н т и ш к а (Рише, как судья — ответчику). Вы все обдумали? И то, что я должна послушаться вашей матушки и убить нашего ребенка в утробе?

Р и ш а (вновь впадает в шутливый тон). В утробе… нашего ребенка… Кто нынче так говорит. Сейчас уже не говорят так ни с амвона, ни в школе.

Ф р а н т и ш к а (вновь обезоруживает его взглядом). Я говорю: и убить нашего ребенка в утробе?

Р и ш а (после колебания, тихо). Да.

Ф р а н т и ш к а. Спасибо. Мне достаточно. Угожу вам — исполню ваше и ее желание.

Р и ш а. Фаненка, это правда будет лучше всего. Наступит день, когда мы оба будем благодарны маман за ее совет. Она желает нам добра, поверь. Уверяю тебя от чистого сердца…

Ф р а н т и ш к а. Хватит. Молчите, ни слова больше. Я вас ни о чем не спрашивала. Мне уже не о чем с вами говорить, все кончено. Теперь уходите отсюда, быстрее. Немедленно вон! А то убью вас. (Показывает на дверь.) Если пробудете здесь еще полминуты — я за себя не ручаюсь.

Р и ш а  поражен, послушно медленно и молча уходит.

А н ч а (испуганно идет следом за ним; уже в дверях спохватывается). До свидания, Фанда. Опомнись, будь умницей. Криком ничего не исправишь. Что же сказать маме?

Ф р а н т и ш к а. Правду, только чистую правду. Все, что ты видела и слышала, и как ты это видела и слышала. Ни больше ни меньше.

А н ч а. Ну, не очень-то она обрадуется.

Ф р а н т и ш к а. Дело не в том, чтобы она радовалась, а в том, чтобы знала, до чего докатилась ее дочь. Может, завтра я опущусь еще ниже.

А н ч а  молча уходит.

Франтишка бессильно опускается на стул, дышит тяжело, руки висят вдоль тела; взгляд устремлен в пустоту. В дверь кухни стучат, стук повторяется. Проходит какое-то время, прежде чем Франтишка опомнилась.

(Безучастно.) Кто еще идет меня мучить? Я и так дух не могу перевести. Войдите!

В кухню бесшумно проскальзывает  А л е ш  и пытливо оглядывается. Понимая, что опасности нет, начинает, как всегда, фантазировать.

А л е ш. Мама за мной следит, но я сумел ее обмануть. Ну… все в свое время. Все — в свое время!.. Пишу последние такты своей победной песни. Как только окончу ее, стану совершенно самостоятельным. Оправдаюсь сам перед собой, стану непобедим. Посвященный для борьбы со злом во всем мире. Затем отряхну прах сего дома с ног своих и убегу отсюда, даже если придется — из окна на улицу. Да, затем я скажу свое слово, и меня будет слышно долго и далеко. Маман и брату скажу не откровенно. А вы, Франтишка, должны уйти со мной… даже если мне придется унести вас силой. Нет… нет… вы здесь лишнего часа не должны пробыть… после того как в партитуре появится последний такт. (Пристально смотрит на Франтишку.) Что с вами, дитя мое? Вы плакали. Вас кто-то обидел?

Ф р а н т и ш к а (гладит его по голове). Нет… нет, молодой пан. Обо мне не беспокойтесь. С вас хватит своего горя. Со мной ничего. Я просто по привычке иногда