Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева
Происшествие в Жукове возмутило барона до глубины души. Он гневно затряс колокольчиком, призывая секретаря, и продиктовал ему распоряжения о том, чтобы незаконно схваченного крестьянина отпустить, а заседателя отдать под суд. Простившись с губернатором, друзья позавтракали в трактире и поехали в Жуково.
Крестьяне по-прежнему пребывали в большой тревоге, никто почти не работал. Якушкин объявил им, что дело улажено. Ответом ему был смутный гомон, в котором можно было различить только «отец родной» и «век будем Бога молить».
На всходцах барского дома жались друг к другу двенадцать мальчиков в синих рубашках – ученики Якушкина. Они пришли узнать, будет ли «сёння» учение. Поправив их по привычке («Надо говорить “сегодня”»), Иван Дмитриевич отпустил их по домам, сказав, что после позовет их сам.
Он вспомнил, как убивались матери этих мальчиков, думая, что их сыновей забирают в дворовые, да и отцы падали ему в ноги, прося смилостивиться. (Всей дворни у Якушкина было два человека: бывший денщик его да отставной унтер, служивший за жалованье.) Но постепенно все успокоились. Мальчики оказались смышленые, учились с большой охотой, забавляя своими успехами родителей, которым нравилось, что они всегда веселы и опрятно одеты. Когда они стали сносно читать и писать, Якушкин начал брать их с собой на съемку местности, показывал, как наводить диоптр, как насекать углы на планшете. В будущем он хотел отправить их в Москву и пристроить в ученики к разным мастерам, чтобы они овладели их искусством: это более верное средство доставить себе пропитание, чем всю жизнь надрываться на пашне да ходить за скотиной. Иван не сомневался, что уж они-то не откажутся от свободы и независимости. Вот только над ними есть еще и родительская власть. Закоснелое мышление: «Отцы и деды наши так жили, и нам так велели». Да и Москва может показаться им мачехой после родной деревни. Кто станет там обращаться с ними так же ласково и кротко, как он сам? Даже дворянских детей в училищах дерут нещадно, что уж говорить про вчерашних крепостных.
Умные и образованные люди острее чувствуют свое бесправие, думал Якушкин, лежа в постели без сна. С этой точки зрения нести свет во тьму – не такое уж и благодеяние: какая радость прозревшему от того, что он узрит свое положение во всей его неприглядности, если он не в силах его изменить? Возможно, он с горечью воскликнет: «Уж лучше б я оставался слеп!» Нет, как бы усердно ни светили маленькие звездочки, ночной тьмы им не разогнать; чтоб сделался день, надобно солнце!
Иван откинул одеяло, встал, зажег свечу от лампады, сел к столу, откинул крышку чернильницы. Рука его летала по бумаге, теснившиеся в голове мысли спешили на кончик пера, расталкивая друг друга. Якушкин писал адрес к императору, излагая в нем все бедствия России и предлагая для прекращения оных созвать Земскую думу, как делали первые Романовы. Рассвет застал его на стуле в одном исподнем. Комнату выхолодило, босым ногам было зябко. Задув свечу, Якушкин натянул панталоны, сапоги, набросил на плечи сюртук и пошел к Фонвизину.
Мишель только что проснулся. Волнуясь, Иван прочел ему свое сочинение, заявив, что его должны подписать все члены Союза Благоденствия: только так ему можно придать необходимый вес в глазах государя. Фонвизин вскочил, обнял Якушкина и тотчас подписал. После завтрака они снова уселись в дрожки и поехали в Дорогобуж к Павлу Граббе.
Сощурив круглые глаза, глубоко запавшие в глазницы, полковник внимательно прочитал адрес. Друзья молча ждали, чтó он скажет. Граббе потер указательным пальцем свой тонкий нос с горбинкой.
Бумага написано хорошо, все в ней дельно, изложено ясно и убедительно. Сам он готов под нею подписаться, потому что придерживается такого же образа мыслей. Но собирать под нею подписи всех членов Общества? Ему понятна идея Якушкина о том, что один в поле не воин, однако нужно принять во внимание существующие обстоятельства и характер государя. В обилии подписей он прежде всего увидит заговор. Столько людей соединились между собою, чтобы изменить существующие порядки! Что это, если не злоумышление против него? При этом все «злоумышленники» сделаются ему известны. Нет никаких сомнений в том, что Общество будет уничтожено. Вместо того чтобы вызволить из оков Россию, они отведут в крепость самих себя.
Якушкин взял у него из рук исписанные страницы и бросил в печку.
Они проговорили втроем до самого вечера. Бедная Россия! Как спасти ее? Даже объединив усилия всего Общества, сделать можно не так уж и много. Вот, например, собрали денег на выкуп стихотворца Сибирякова, вынужденного служить своему барину кондитером, – десять тысяч рублей! Немыслимая сумма! «Ревизскую душу» можно купить за двести, хотя ныне в газетных объявлениях избегают слова «продается» и пишут: «предлагается в услужение». Корыстолюбие подлеца-помещика только взыграло от того, что за дворового ходатайствовал сам Милорадович. Федор Глинка, который вместе с братьями Тургеневыми рассылал письма по всей России, прося честных людей помочь благому делу, теперь по утрам пьет воду вместо чаю, потому что на чай у него денег нет. Кстати, он ушел от Милорадовича, который слишком уж потакает правителю своей канцелярии – взяточнику и притеснителю купечества. Михаил Андреевич неутомимо подсылает к Глинке парламентеров, предлагая прежнюю службу и дружбу, но Федор пока упирается: душа его слишком настрадалась, нет больше сил ежедневно находиться среди волков в овечьих шкурах. Он просит назначить его главным инспектором военно-сиротских отделений и хочет заняться сочинением книг для кантонистов[27] и солдат, чтобы давать их душе здоровую пищу вместо того чтения, которое доступно им сейчас, – лубков о Еруслане Лазаревиче да сказок о Ваньке Каине или чёрте, обернувшемся слугой Притычкиным… Ну, помогут они десятку, пусть даже сотне несчастных – а их миллионы, добьются наказания для одного мерзавца – а их тысячи! Случись беда с ними самими – бывшие командиры не заступятся: убоятся черноты неспособности[28], соседи только возрадуются: «Поделом дураку!» – и бросятся переносить межевые столбы, разве что мужики вздохнут и перекрестятся: «Хороший был человек, храни его Господь…» И все же надо сделать все возможное для сохранения Общества и не отчаиваться. Генерал Орлов из Киева, прислав Тургеневу деньги на Сибирякова, спросил: «А кто выкупит нас?» Тот ответил: «Надеюсь,
