Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева

Как их Квирога!

«А что в России? – подумал про себя Михаил Федорович. – За Квирогами и Риего дело не станет, но где взять тысячи солдат, которым известно, что такое конституция?»

Смотр, устроенный дивизии, произвел на него гнетущее впечатление. Она состояла из трех бригад: четырех пехотных полков и двух егерских, сражавшихся с турками и шведами, осаждавших Данциг и бравших Париж. Впрочем, ветеранов, участвовавших в тех боях, осталось мало, офицеры повыходили в отставку – по ранению или по другим причинам, их сменили карьеристы, прежде патриотствовавшие в тылу, неопытные юнцы или, напротив, опустившиеся неудачники, злые на весь белый свет. Самый старший, Селенгинский полк, почти полностью перебитый в четырнадцатом году у Мормана, состоял теперь сплошь из новобранцев. Это были хмурые, голодные и худо одетые люди, с потухшим взглядом и изнуренным видом. В том, что их обворовывают командиры, а не чиновники военного департамента, Орлов не сомневался ни минуты. Он начал издавать приказы по дивизии, требуя в корне изменить отношение к нижним чинам и давая подробные указания о том, как это сделать. Смертная казнь отменяется. Офицеры, виновные в воровстве, будут преданы военному суду, какого бы звания и чина они ни были; жестокие начальники, истязающие солдат без нужды и без причины, по внушению слепой ярости, и своими зверствами понуждающие их к побегу, будут отставлены от командования навсегда. Солдатское жалованье полковые командиры, ответственные лично перед начальником дивизии, будут выдавать ротным казначеям, винные порции станут храниться в ротах для раздачи артельными виночерпиями; больных надлежит немедленно отделить от здоровых, перевести в лазарет и обеспечить им хороший уход и питание; заступающим в караулы по ночам выдавать зимние панталоны вместо летних: в Бессарабии жаркие дни, но холодные ночи. При дивизии будут учреждены школы взаимного обучения для нижних чинов и училище для юнкеров; офицерам надлежит больше времени проводить со своими подчиненными, подавая им пример ревностного отношения к службе. Увидев попечения начальства, солдаты сами почувствуют свои обязанности, и, когда они осознают все достоинство своего звания, многие злоупотребления разом прекратятся. «Предписываю в заключение прочитать приказ сей войскам в каждой роте самому ротному командиру, для чего, буде рота рассеяна по разным квартирам, то сделать общий объезд оным. Ежели при объезде полков солдаты по спросе моем скажут, что им сей приказ неизвестен, то я за сие строго взыщу с ротных командиров».

Эх, вот она – будущая нива его великих дел, заросшая бурьяном! Что ж, для начала выкорчуем коряги и распашем. В сентябре будет новый рекрутский набор; у Орлова есть всего месяц, чтобы подготовить дивизию к приему пополнения.

Глава четвертая

Везде неправедная Власть

В сгущенной мгле предрассуждений

Воссела – Рабства грозный Гений

И Славы роковая страсть.

(А.С. Пушкин. «Вольность»)

– Барин! Барин! Иван Митрич!

Извинившись перед хозяевами, Якушкин положил салфетку на стол и вышел в двери, распахнутые перед ним лакеем.

У бокового крыльца повар Левашевых препирался с молодым крестьянином, который отбивался от двух дворовых, пытавшихся оттащить его от окон столовой.

– Что случилось? – строго спросил Якушкин, выйдя на крыльцо.

– Бяда, Иван Митрич! – закричал мужик.

Дворовые отпустили его.

Это был молодой парень из Жукова, Якушкин узнал его. Поманив его рукой, он зашел за угол дома и велел доложить толком, что произошло.

Парень говорил сумбурно, взахлеб, тиская в руках бурый гречневик[26] и перебивая сам себя, но суть уяснить было можно: на третий день после отъезда барина, в Жуково явился земский заседатель, не застал никого в усадьбе, поехал дальше, увидал в поле старосту, рассердился, что тот не снял перед ним шапку, набросился на него и избил до полусмерти, а после погнался за мужиками на пашне, изловил Архипа Анисимова и увез.

– Как увез? Куда?

– В некруты! Кажись, в Вязьму.

– Почему в рекруты? Я же представил квитанцию, за мной нет недоимок!

– Дык ён рази нас послухает! Усе мужики побегли по хатам сынов хувать, никто в поле робить не остался, староста пластом лежит, благо-благо ему. Рятуйте, барин! Сгинет ведь Архип!

Фонвизин тоже вышел на крыльцо и слышал окончание разговора. Надо срочно ехать в Смоленск, к губернатору!

– Разлюли у меня за воротами! – обрадовался парень. – Только лошади заморенные, а до Смоленска далёко, им не вздолеть.

Якушкин отправил одного из дворовых на конюшню сказать, чтоб заложили дрожки, на которых он сюда приехал, парню же велел дать лошадям отдохнуть, напоить и покормить, а затем возвращаться в деревню и всех успокоить. Потом пошел проститься с дядюшкой и тетушкой. Фонвизин вызвался составить компанию своему другу, поскольку знал барона Аша лично. Ивану было совестно задерживать Мишеля на пути в Москву из-за этой лишней поездки, но он понимал, что один, без генерала, вряд ли сможет что-нибудь сделать.

Они немедленно пустились в путь под низко нависшими, почти зимними тучами. Якушкин был невероятно возмущен произволом заседателя. Верно, это он из мести! Воспользовался его отсутствием… У жуковского помещика часто случались столкновения с земской полицией: еще ни разу не бывало, чтобы отправка крестьян на какие-либо работы обошлась без притеснений в их отношении и хлопот с его стороны. Забирали людей строить дороги на месяц и держали там шесть недель, а то и больше; требовали подводы под проходившие военные команды, потом оказывалось, что подвод пригнали больше, чем нужно, заседатель удерживал крестьян в отлучке дня три и отпускал ни с чем, не оплатив им прогоны. Если нужны были лошади на почтовые станции, под проезд важных особ, то двадцать лошадей, указанных в предписании министра, превращались в тридцать в распоряжении генерал-губернатора, губернатор требовал уже сорок, а земский суд – шестьдесят, причем с исправной упряжью, прилично одетыми возчиками и дневным фуражом! Со временем Якушкин совсем перестал исполнять предписания земской полиции, хотя и рисковал подвергнуться за это взысканию. Но в том, что касается рекрутского набора, он совершенно чист: указ был о сборе четырех рекрут с каждых пятисот душ, Иван должен был представить одного, он оплатил квитанцию, чтобы никого из своих людей не отдавать, и предъявил ее уездному начальству. Правда, он и у начальства на подозрении: слывет либералом и карбонари. Отучил крестьян кланяться ему в ноги и ломать перед ним шапку, когда он сам в шляпе! Разрешает девкам ходить к реке за водой через господский сад! Во всякий час допускает мужиков до себя! Внушает им непозволительные мысли о человеческом достоинстве и самостоятельном суждении! Учит