Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева

– Усы чернить заставляет, а потом с корнем рвет! За малейшую провинность – палки! Вот те и государева рота!

На стиснутых кулаках Вадковского побелели костяшки пальцев, ногти вонзились в ладони.

– Рота, разойдись!

– Я к Шварцу, – сообщил Вадковский Кашкарову. – Хорошо, что на развод сегодня идти не нам.

Развод караулов был в десять утра.

Оставшись в казарме, Кашкаров томился в ожидании. Вернулись солдаты, отобранные для десяточного смотра. Полковник Шварц ничего не сказал им по поводу вечернего происшествия, как будто ничего и не было, однако придирался меньше обычного. Нижние чины отправились на завтрак; фельдфебель просил господина капитана не побрезговать и разделить с ним трапезу; Кашкарову кусок в горло не лез. Ближе к одиннадцати возвратился Вадковский, с ним был Бенкендорф. Генерал приказал строить роту, но повзводно: стрелков – в верхнем коридоре, гренадеров – в среднем.

– Что? Почему? Зачем разлучают? Вместе были, вместе и ответ держать! – носилось под сводами.

– Ваше превосходительство, люди недовольны тем, что их разделили. – Вадковский смотрел прямо в голубые глаза Бенкендорфа. – Прикажите свести их в одном месте.

Взгляд генерала впился в зрачки полковника, словно по очереди вспарывая оболочки слов, пока не обнажатся мысли.

– Хорошо, – коротко сказал он, шевельнув рыжеватыми кошачьими усами. – Пусть все построятся на первом этаже. Говорить с ними буду я.

Мерный стук каблуков по стертым плитам, сопровождаемый тоненьким звоном шпор, прекратился на середине коридора.

– По какой причине вы собрались на перекличку без приказания и не разошлись, когда вам было приказано?

У Кашкарова шумело в ушах, он покраснел как вареный рак, зато Вадковский рядом с ним был бледен как полотно.

– Виноваты! Начальством нашим довольны! Виноваты! Просьбу хотели подать! Не уважили! Претензию имеем!..

Солдаты говорили все разом. У Бенкендорфа дернулась щека, он сердито топнул ногой, звякнув шпорой.

– В чем состоит ваша жалоба? Пусть говорит кто-нибудь один!

Солдаты переглядывались, никто не решался выступить вперед. Но вот из смутных перешептываний сложилось одно короткое слово, выстреливавшее то тут, то там:

– Шварц! Шварц! Тиранит! Бьет! Службы много ненужной!..

– Молчать! – крикнул Бенкендорф. – Кто подговорил вас объявить претензию? Три шага вперед!

Шеренги застыли в полной тишине. Сунув руку в карман, Кашкаров отщипывал кусочки от измятой, размокшей в потной ладони записки Брагина.

– Кто зачинщики? Ну?

– Никто! Сами! Вместе решили! Все!

Рота снова гудела. Вадковский приблизился к Бенкендорфу.

– Ваше превосходительство, три остальные роты тоже неспокойны.

Генерал метнул в него быстрый взгляд.

– Так ступайте и успокойте их!

Вадковский взглянул на Кашкарова.

– Рота! Разойдись! – крикнул тот.

Бенкендорф быстро шел к выходу; Вадковский и Кашкаров едва поспевали за ним, держась на два шага позади.

– Беспорядки прекратить, зачинщиков выявить, представить мне письменные рапорты нынче же вечером, – отрывисто говорил генерал, не оборачиваясь.

Ему подвели коня, он вскочил в седло и ускакал, сопровождаемый адъютантом.

Слух о том, что в государеву роту приезжал начальник штаба и разбирал их жалобу, уже облетел другие казармы. Солдаты собирались кучками, толковали между собой – не заявить ли тоже претензию? Капралы их разгоняли, унтер-офицеры обходили комнаты и выгоняли самых болтливых на плац. В полковой церкви звонили в колокола, сзывая к обедне.

– Иван Федорович, что происходит?

Сергей Муравьев-Апостол нагнал Вадковского и пошел рядом в ногу.

– Может, еще и обойдется, – ответил тот своим мыслям. – Ради Бога, не допускайте никаких собраний и неповиновения!

В три часа Вадковский с Кашкаровым вместе уселись писать свои донесения. После первых казенных фраз дело заглохло. С чего начать? По-хорошему – так надо бы перечислить все солдатские жалобы на полкового командира, но не подумают ли в штабе, что это офицеры вкладывают свои слова в уста солдат? Молчали-молчали, и вдруг нá тебе! Квирогами себя возомнили! Государь уехал в Троппау, где Меттерних, встревоженный революцией в Неаполе, собирает конгресс Священного союза; самодержцев страшит участь государей, которые из повелителей своего народа сделались покорными исполнителями его воли. Пуганая ворона боится куста. Ах, как все глупо, как не вовремя!

В двери с шумом ввалился ездовой, звеня шпорами: его высочество Михаил Павлович требуют полковника Вадковского немедленно к себе! Иван Федорович надел шинель и поехал во дворец.

Великий князь был немного похож на старшего брата, но не стремился ему подражать. Глаза его смотрели не кротко и печально, как у Александра, а бесстрастно и неумолимо, губы были твердо сжаты, и все его еще юное лицо с нежным румянцем во всю щеку казалось непроницаемым для человеческих чувств. По-наполеоновски сложив руки на груди, он ровным голосом спросил Вадковского, что делается в полку и нет ли в нем какого беспорядка.

– Ваше высочество, везде порядок и тишина, насколько я мог заметить. Люди сходили к обедне; первая гренадерская рота готовится завтра заступить в караул.

В выражении лица и позе Михаила Павловича не изменилось ровным счетом ничего: приговор был уже вынесен. Вадковский все же попытался обжаловать его:

– Ваше высочество! Вчерашнее несчастное происшествие не настолько важно, чтобы доводить его до сведения высшего начальства. Прошу вас ограничиться домашним наказанием и тем прекратить его раз и навсегда.

– Домашним наказанием? – великий князь сменил опорную ногу. – Ступайте в роту и привезите сюда зачинщиков беспорядков. Пусть их выдадут сами нижние чины, только так они смогут доказать, что раскаиваются в своем проступке.

…Выстроенная в коридоре рота молчала. Вадковский совершенно обессилел. Жалость и возмущенное чувство справедливости сменились в нем злостью на тупое упрямство, но теперь выдохлась и она: спокойное, отрешенное молчание начало внушать ему уважение своею скрытою мощью.

– Ребята! – снова заговорил он охрипшим, надломленным голосом. – Мне из вас каждого жаль, но поймите же, наконец! Кто-то должен отдать себя в жертву! Не пропадать же всем! Начальство успокоится, все пойдет по-старому…

– А коли по-старому, так лучше уж всем один конец, – произнес чей-то голос.

Вернувшись к великому князю, Вадковский застал у него начальника штаба. Покаянный рапорт оба выслушали без удивления.

– Наказать розгами каждого десятого и распределить между другими ротами, – сказал Михаил Павлович Бенкендорфу, словно продолжая прерванный разговор.

– Успеется. – Генерал тоже выглядел усталым. – Полковник! Командующий корпусом желает сделать допрос роте его величества, однако он нездоров и не может приехать в полк. Приведите роту к восьми часам в штаб Гвардейского корпуса. Рядовым быть в шинелях с фуражками, унтер-офицерам – в киверах и с тесаками.

– Слушаюсь!

Вечер был темным, холодным, но не ненастным. Пройдя берегом Фонтанки, у Аничкова моста свернули на Невский проспект и зашагали прямо по булыжной мостовой, мимо лип и чугунных фонарных столбов в лужах яркого света.