За кулисами в Турине (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович

Бабах! Собаки с визгом разбежались.

— Это еще что? — гневно обернулся аббат.

— Египетская жаба, — ответил Симон, — Виноват, не предупредил.

— Смотри у меня.

Пьер Песий Доктор снова собрал своих собак, но теперь на аббата набежали черти. Четверо чертей, одетых в черное, в маски с рогами и вооруженных кухонной утварью. Половник, скалка, ухват, щипцы.

— Да дьяволы как дьяволы, — отмахнулся аббат, — Вот на сцене шут, к нему идите.

Дьвволы посмотрели на сцену. Трибуле и Колетт все еще не закончили.

— В прошлый раз у нас в Шамбери такая дьяблерия была, закачаетесь, — сказал один из ряженых.

— Какая? — спросил другой.

Мятый подошел поближе. Что там за дьяблерия?

— Город ставил «Мистерию страстей господних», в состав которой входит «большая дьяблерия». Все есть, не хватает только одеяния для Бога-Отца. Пошли к ризничему в аббатство. Ризничий, жадина такая, говорит, хрен вам в мирские рыла, а не священные одеяния для шутовства.

Знакомая история. Мятый слышал ее в тюрьме. Сейчас веселье начнется.

— Мэтр наш пришел грустный такой и говорит дьяволам, — продолжал рассказчик, — Ставлю бочонок вина, если проучите ризничего. Ну мы такие собрались, подкараулили ризничего, а он на лошади ехал, и выскочили такие, дьяволы дьяволами. Ударили в медный таз, бросили в лошадь горящей смолой.

— И кобыла понесла? — предположил Мятый.

— Понесла. Галопом. Рванула как пуля. Как черт от ладана.

— Как ладан от черта! — пошутил другой дьявол, и все засмеялись.

— И сбросила ризничего? — продолжил Мятый.

— Он же не рыцарь. Ясно дело, сбросила. Только нога застряла в стремени.

— И оторвала монаху руки-ноги-голову, до монастыря одна нога доехала.

— Не умеешь рассказывать, так не лезь! Прикиньте, из голоевшки мозги вылетели, прямо как свиные. Одна рука тут, другая там…

— Эта байка старше меня, — сказал Мятый, — Тебя там не было и быть не могло. И Шамбери не при чем. Там был Виллон из Сен-Максана, это я помню.

— Что ты умничаешь, придурок? — начал рассказчик и замахнулся скалкой.

Мятый врезал ему кулаком в бок под ребра. Трое прочих дьяволов предсказуемо вступились за товарища. Двое схватили Мятого за рукава, а третий замахнулся половником.

Мятый с силой наступил на ногу левому, уклонился от удара и принял половник вскользь по плечу. Присел, скользнул правой рукой внутри широкого рукава и ухватил правого дьявола под гульфик. Тот взвизгнул и ослабил хватку.

Левой рукой Мятый перехватил запястье дьявола с половником, который снова бил сверху вниз. Правой ударил под дых и левой согнувшегося в висок.

Тяжелая скалка прилетела в лоб. Мятый плюхнулся задницей в лужу. Тут же оттолкнулся руками, зацепил скалочника двумя ногами за ногу и заставил упасть. Перекатился от удара ухватом и вскочил.

Ухват — не копье. У него нет острого наконечника, которым можно порезать руки. Мятый не отскочил от следующего удара, а сделал шаг навстречу и схватился за древко сначала правой, а потом левой. Рывком вывел дьявола из равновесия, левой схватил за одежду на плече и два раза сунул правой в лицо.

За это время вскочил дьявол со скалкой. Поскольку кобудо в Европе так и не придумали, Мятый совершенно не рисковал нарваться на мастера боя хозяйственным инвентарем. Ухват же, свалившийся в руки, это по сути палка. Основа и база фехтования. Один прицельный удар по внутренней стороне бедра, второй по голове — и готово.

Мятый оперся на ухват, переводя дух. Среди прочих, не него глядели аббат отец Августин, Тодт и Трибуле.

— Это моя армия? — спросил Трибуле со сцены, — Мне с ними идти к королю на турнир?

Четверо дьяволов лежали на брусчатке. Двое шевелились, двое как мертвые.

— Сможешь развлечь Его Величество без дьяволов? — спросил аббат.

— Как про два пальца пошутить!

Важно правильно поставить вопрос. Еще бы Трибуле сказал, что не сможет. Он всю жизнь только тем и занимается, что развлекает короля без туринских дьяволов.

— Отец Тодт, разберитесь.

— Уточните, Ваше Преосвященство, — попросил Тодт, — Я не местный.

— Грузи их в свою телегу и вези на подворье Святого Валентина. Это церковь на полпути к аббатству между дорогой и рекой. Сдай тамошнему врачу, и чтобы никто, включая меня, не знал, кто из них здоров, ранен и убит до утра послезавтра.

— Понял.

— Теперь ты, — аббат ткнул пальцем в Мятого.

— А чего они, — растерялся Мятый, — Их много, а я один. У меня вообще послушание по рукопашному бою.

— Раны есть?

— Вроде нет.

— Завтра победим, — помилую. Дезертируешь или быстро ляжешь — тюрьма. Отец Тодт, последи, чтобы этот не сбежал.

— Слушаюсь.

Аббат и Трибуле занялись своими делами, а Тодт и Мятый повезли дьяволов по указанному адресу. По пути еще двое зашевелились. Мятый подумал, что ушибленный палкой не оживет. Но Тодт сказал, что больше всех пострадал стукнутый в висок. Упал затылком на мостовую.

— Даже не знаю, что с тобой делать, — сказал Тодт, — Вот вроде и ты дурной, но они-то еще дурнее?

— Куда уж дурнее?

— Ты себя в зеркале видел?

— Не-а. Откуда у меня зеркало? В луже видел.

— Любой нормальный человек посмотрит тебе в глаза и увидит Ад. Бездну. Пропасть. Смерть. Как можно по доброй воле на тебя задираться?

— Да можно, — пожал плечами Мятый — Не они первые.

— Дьяблерии — зло. На нормального человека надень морду черта, да еще разреши вести себя как черт, так он и очертенеет, что самим, прости Господи, чертям в аду тошно станет.

Вечером отец Жерар сам подошел к Мятому.

— Брат Ручка отлично разбирается в литье металлов, — сказал отец Жерар, — И в чеканке. Никакой это не свинец, а чистое олово.

— Чистое-чистое? — удивился Мятый.

— Это не оловянный сплав для фальшивых монет. И не сплав, из которого делают ложки. Просто олово. И это не отливка в форму. Это просто олово, просто вылитое в песок.

— Зачем?

— Не знаю. Может быть, они что-то переплавляют.

— Свинец в олово? Так можно?

— Существует некий философский камень, который позволяет получать из одних металлов другие, — задумчиво сказал отец Жерар, — Но я ни разу не слышал даже легенд, чтобы его использовали иначе, как для получения золота.

— Не, — ответил Мятый, — Это не золото. Я однажды на корабле спросил у Магистра Иеремии. У того еще, настоящего Иеремии, правда ли, что алхимики умеют превращать свинец в золото. И он пошутил, что если он выйдет на рынок Генуи с алхимическим золотом, то из него набьют чучело и выставят на площади Банки.

— А если он выйдет на рынок Турина? Кто догадается, что золото алхимическое?

— Ой, точно.

— Но тебе лучше не лезть. Чернокнижник легко превратит в жабу такого, как ты.

— Ага. И французы меня съедят. Пьетро говорил, что на Магистра, на того еще Магистра, однажды наехала крутая братва, а он их всех превратил в жаб. И что делать?

— У колдунов есть средства против крутой братвы, но нет средств против креста Господня, святой воды и благословенного огня. Придет время, и мы им займемся.

— В инквизицию пожалуемся? Говорят, в Турине есть.

— Даже не думай.

— Почему?

— На соседний костер пойдешь. Я могу говорить с инквизицией на равных. Ты — нет.

— Поговорите?

— Поговорю, но не сейчас. Мы не должны гадить отцу Августину. Сначала мистерия, потом все остальное.

— А мы больше не хотим посмотреть, чем они там занимаются?

— Хотим, но благословившись и со святой водой. Ты не вздумай. Пока мои люди тут, если что где пропадет, все подумают на них. Знаешь, как-то, что ты сделал, называется на воровском языке?

— Подстава?

— Ага. Я на тебя стучать не буду, но ты больше туда не лезь.

— Знаете что, отец Жерар? Я Вам не говорил, что алхимик Иеремия Вавилонский на самом деле никакой не Иеремия?

— Нет.

— Его зовут Симон. И в Генуе он был учеником у настоящего Иеремии. Симон мне сам признался, что Иеремию убили враги. Не то освященной пулей в лоб, не то еще как-то, я не понял.