Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

«А если и вправду умереть? - вдруг подумал он трезво, с леденящим холодком в душе. - Кажется, жизненный путь уже на исходе. Может быть, уже достаточно жить?»

Такая мысль пришла к нему впервые за всю его жизнь. Но желал он себе не просто смерти человеческой, а ее как избавления себя от этого постоянного зрелища - неизбывных страданий вокруг, ужасов, которые измучили людей, он хотел отделить себя от этой жизни, и саму эту жизнь - отделить от себя, отлететь от нее!

Думая обо всем этом, Абай вернулся к вопросу, который только что задал самому себе.

Природа, безусловно, вечна, мироздание вместе со всеми этими горами, носящими величавые названия - Чингиз, Шунай, Караул, Балпан, Акадыр, Орда - перейдет в грядущую эпоху. А что передадут туда, в далекое будущее, люди, живущие ныне среди этих гор? Какие свойства унаследует народ - самые благородные или самые темные?

Задав себе этот вопрос, Абай чуть улыбнулся, что значило: он знает ответ. «Нет у меня другой мечты», - сказал Базаралы, и это были слова, исходящие из самой глубины его души. Теперь же Дармен принес весть: по кличу благородного Базаралы поднялся народ и смел коварного злодея, словно неистовый снежный буран.

Отцы и деды Абая - Кунанбай, Оскенбай, Иргизбай - они ли доподлинно родные ему? Народ его породил, вот истинный отец его. Народ и вскормил - вот истинная мать. Разве не сможет этот народ посеять семена, что станут в будущем плодами благих деяний?

С такими мыслями, надеждами, Абай сошел с вершины холма и в сумерках вернулся в аул.

Неторопливо шагая по дороге, он все еще был во власти собственных размышлений. Он словно завел разговор с неким мудрецом из будущего, которое столь волновало его. Чем дольше он думал об этом, тем пуще волновался...

Возможно, все, что ни скажет Абай, будет для того мудреца сплошной загадкой. Чтобы понять гостя столетней давности, тому понадобятся немалые усилия. Поймет ли он, что гость из прошлого сражался с толпой невежд, бегал по темной степи с крошечным светочем в руке. Легко ли будет тому, дальнему человеку, чей взор наполнен горним светом, различить этот мизерный огонь в запредельном прошлом Арки?

- Восприми, узнай, найди меня и вспомни! - шептали губы Абая, когда он подходил к дому, и это было все, что осталось от размышлений на холме, ибо в душу его уже стучались стихи.

- Зажги лампу! - коротко попросил он Айгерим, торопливо войдя в дом.

Горячая волна накрыла его с головой, слова слетались, взбудоражив душу. Абай открыл шкапчик у изголовья кровати, дверца, украшенная костью, тонко скрипнула, матово поблескивая перламутром в мягко мерцавшем пламени. Абай быстро присел за свой круглый стол, и рука его побежала над листом бумаги, отбрасывая тень на его белое поле.

Стихи были новые, неожиданные, будто и впрямь навеянные беседой с грядущим мудрецом. Так родилось впоследствии известное стихотворение поэта, который был сейчас в полном расцвете своего мастерства.

Меня по шороху моей души

В своей душе узнаешь ты, грядущий...

Я тайны суть. Ты не вини меня, Что жил я здесь, во многом по-другому.

Я в одиночку отвечал на гомон

Толпы, готовой

Испепелить поэта стрелами огня...'

В этих стихах Абай впервые сказал о своей смерти: «Когда умру, в сырую землю лягу...» Но в строках, идя рядом со смертью, тут же клокотала и жизнь, звучало благое слово о посмертной тайне, послание в далекое будущее души поэта. Нет, то были не слова старца, заглянувшего в могилу, а мысль мудреца, искренне верящего в бессмертие.

Закончив стихотворение, Абай взял домбру и заиграл что-то веселое, сразу наполнив очаг теплым домовым духом уюта. Айгерим тотчас подала знак Злихе, и та принесла большой самовар, давно уже пыхтевший у печи: служанка все это время поддерживала в его топке огонь ветками таволги.

К чаепитию успел Кишкене мулла, только что возвратившийся из города. Мулла передал письмо от Магаша и Какитая: они, в свою очередь, передавали в нем привет от Павлова.

Молодые друзья Абая настоятельно приглашали его в город, приводя существенные тому причины. Оказывается, среди ка-расакалов и аксакалов Семипалатинска уже давно идут разговоры о том, что на этом сходе примут участие достойные люди самых многочисленных родов города и степи - Аргын, Караке-сек.

Начнется все с двоих - Бегеша из дальних верхних кере-ев и Ракыша из кереев низины. Эти «почитаемые», «рассудительные», «мудрые» казахи, соревнующиеся друг с другом в расторопности, деловитости, пригласят на совет нескольких известных людей из семей Матай и Сыбан рода Найман, в частности, Жумахана, близкого к хадже Серикбаю. Также причастен к этому таинственному делу некий человек от соседей Тобыкты, ближних Сыбанов, по имени Кабылан; от населения Кызылмо-ла, родов Матай, Бура - Казангап и Кангужа; от уаков с Коке-

1 Перевод А. Кима. на, Семейтау - Серке; от населения Белагаша - расторопный краснобай, аткаминер Айтказы. Все эти люди и будут держать совет, встречаясь с городским баем Сейсеке из рода Каракесек - сватом Оразбая...

Тем временем пригласили и близких Абая, тех, кто тогда был в городе. Местом встречи избрали дом хаджи Билеубая, расположенный по эту сторону - большой, двухэтажный, с железной крышей. В четырех гостевых комнатах наверху велели от порога до тора расстелить дастарханы, вокруг них положить длинные корпе, пуховые подушки. В комнатах поставили глубокие чаши - тайжузгены, в каждой по ведру кумыса, который беспрестанно взбалтывали и подносили многочисленным гостям. Специальные крашеные желтые чашки то и дело передавались по кругу, опустошались и наполнялись вновь, а перед гостями поставили блюда, полные жирных кусков баранины, сваренных с сарбугой82.

Магаш и Какитай не поняли причины такого значительного схода, пока об этом не сообщили особо - уже после того, как все досыта наелись мяса, затем плова, вдоволь напились кумыса и вишневого сока.

Гостей попросили встать и перейти в самую большую комнату, куда вмещалось до тридцати-сорока человек. Магаша усадили на тор, объявив присутствующим, что он сын Абая, затем, усадив рядом Какитая, сказали:

- Его младший брат.

Затем на тор пригласили Шубара и Азимбая, которые с готовностью заняли места, показывая тем самым, что им хорошо известны обстоятельства этого схода. Подле них проворно уселись известные шешены родов Уак и Керей - Серке