Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов
- Неужели этот черный бес и сейчас уйдет от ответа? Неужели попранная честь джигита останется неотомщенной, как это было уже сотни раз? Над кем из вас он не издевался, не насильничал, кого не унижал, не обирал до последней нитки? Все его чванство откуда? От того, что много скота. Как он его нажил, откуда взял? У вас же! Именно вы проливали свой пот, слезы для того, чтобы этот выродок так разжирел. Не пора ли наказать одноглазого, раз и навсегда прекратить его злодеяния? Отомстите ему! И не только за Сеита, нашего дорогого азамата, стоящего тут со слезами на глазах, но и за Абая, которого любят и почитают все казахи. Помните, что он с ним сделал? Заступятся ли, наконец, за него люди или нет? Надо выступить всем миром! Идите! Мстите за свои унижения, мстите за этого джигита, мстите за Абая!
- Отомстим! Месть! Месть! - отозвалось, словно эхом, в толпе, едва Базаралы закончил.
Слова эти, слетевшие с уст джигитов, что стояли рядом, быстро понеслись по склону холма, как языки пламени, вспыхивая там и тут, разгораясь:
- Мстите, люди! За нашего джигита! За род наш! За Абая! За Абая!
Жестокий огонь мести возгорелся в каждой душе, прокатился волной по холму, облепленному людьми, сверху вниз и обратно:
- Кто только не плакал от его напастей!
- Кто из нас не пострадал от козней слепого крота!
Все эти возгласы, казалось, наполнили ненавистью воздух, -и саму землю заставили дрожать от гнева.
- В какой стороне аул Оразбая?
- На коней, люди!
- Аттан! Аттан!
И не осталось места никаким другим словам...
Базаралы вручил Абди свою восьмижильную камчу, неотразимую в бою, со словами:
- Отомсти и за меня! Не возвращайся назад, пока не размозжишь этой плетью головы десятка врагов.
Жомарт, Омар, Сеит, Абди, шагом съехав с вершины холма, тотчас у подножия припустили коней в галоп. Один за другим, к ним присоединялись джигиты, вооруженные кто чем: соила-ми, курыками, шокпарами, пиками. У большинства в руках были только камчи. Все это войско, численностью уже человек в пятьсот, перевалило через дальний пригорок и спустилось по другую его сторону, словно черный селевой поток. Оно шло, как проклятье Всевышнего, гневным бурлящим людским селем. Проскакав по взгорьям, войско мести обрушилось на аул Ораз-бая, где стояли нарядные белые юрты, и никто не ждал беды.
Сравнить его с селью было бы не достаточным: удар, нанесенный аулу Оразбая, был похлеще любого селя, страшнее всякой бури. На полном скаку, заваливая стены юрт, ломая уыки, джигиты хлестали всех встречных, заставляя их забиваться обратно в жилища и сидеть там, молясь Кудаю и дрожа от страха. С ходу порезав три аркана жели, разогнали в разные стороны сотню привязанных жеребят. В пух и прах разгромили аул Ораз-бая, забрав его трехтысячный табун.
Сам Оразбай и его сородичи, дети и женщины аула, не только не могли выйти наружу, но и не знали, куда спрятаться, в какую нору. Оразбай забился в угол своей кровати, а токал забросала мужа подушками и корпе, чтобы скрыть его от нападавших.
Это была сила народного гнева, самая мощная сила на свете, отважная и безрассудная. Она разорила волчью нору, а сам волк забился в дальний ее уголок.
По иронии судьбы, с Оразбаем сделали то же самое, что он многократно делал с другими. И не по личному распоряжению его врага Абая было сотворено отмщение, а выплеснулось само по себе. Люди, которых Оразбай всю жизнь обижал и грабил, соединились в один крепкий кулак и нанесли ему этим кулаком сокрушительный удар.
Другие баи, связанные с ним узами сватовства, либо друзья его, либо те, кто некогда ходил с ним вместе на разбойные набеги, барымту, унося свои головы от бунта безымянных, спешно откочевывали прочь. Среди них были Абыралы, Наманай, Мусирали, Байкулак, Каражан из родов Сак-Тогалак, Жуантаяк, они убегали, как от прокаженных, от своих же родичей...
Вот так неожиданно и жестоко, спустя год после избиения Абая в Кошбике, не сговариваясь заранее, совершенно стихийно, те, кому сострадал Абай, сами прониклись к нему состраданием и отомстили за него злодею.
2
Словно новую историю - дастан, что привез в Акшокы Дар-мен, его рассказ о мести Оразбаю привел Абая, Баймагамбета и Мука в самые противоречивые чувства. Этот дастан поведал Дармену Базаралы, в чей аул он ездил по делам. Молодой джигит рассказывал его с выражением удовлетворения на лице - о событиях, происшедших у тогалаков.
Рассказав суть истории, Дармен передал слово в слово то, что поведал ему напоследок Базаралы:
- Я был на седьмом небе от радости, когда стоял на вершине холма - и услышал, как в пятьсот глоток люди из рода Сак-Тогалак кричат: «Ради чести! Ради нашего джигита! Ради Абая! Ради Абая!» В жизни не любовался более приятной картиной. Пыль только поднялась до неба, когда войско понеслось на аул одноглазого зверя! Сумел-таки обрушить народ свой соил на его голову, на корню изничтожить подлую тварь! Мне стало так весело на душе, так радостно, что я даже забыл все прошлые свои беды. И болезнь, что мучила меня, как рукой сняло, и я почувствовал себя так, словно взлетел на вершину горы без единого взмаха крыльев! Не думаю, что когда-нибудь увижу лучший день, нежели этот. И если мне суждено скоро умереть, то нет у меня теперь больше никаких сожалений - вот последнее мое послание другу Абаю!
Баймагамбет и Мука принялись восторгаться старым батыром Базаралы, видя в его словах высочайший полет души этого человека... Дармен также чувствовал себя окрыленным, он смотрел в лицо Абая искрящимися глазами, чувствуя себя тем, кто принес для него радостную, даже исцеляющую - весть.
Но ничего не сказал Абай в ответ - лишь спокойно выслушал своего ученика. На его серьезном лице отражалось глубокое раздумье.
Позже, на закате солнца, оставив своих друзей-домочадцев, он вышел из юрты и, неторопливо ступая, медленно поднялся на вершину ближайшего холма. Этот высокий желтый холм назывался Ортен: отсюда просматривалось, раскрывшись по всей широте, небольшое осеннее
