Мэри Мари - Элинор Портер
Ольга, кухарка, говорит так смешно, что я не могу понять ни слова. Кроме того, только два раза я спускалась на кухню, когда тетя Хэтти посылала, и в последний раз она сказала, чтобы я больше не ходила туда. Она не сказала почему. Тетя Хэтти никогда не говорит, почему нельзя делать то-то и то-то. Она просто говорит: «Не надо».
Иногда мне кажется, что вся моя жизнь состоит из одних «не надо».
Если бы взрослые хоть иногда говорили нам, что делать надо, вряд ли у нас было бы столько времени на то, чего делать не надо. (Звучит смешно, но, думаю, вы понимаете.)
Так, о чем я говорила? Ах да, точно. О том, что нужно задавать вопросы. Как я уже сказала, здесь нет никого похожего на няню Сару. Я не могу понять Ольгу и почти не могу понять горничную Терезу.
Тетя Хэтти очень милая, но я не могу задавать ей вопросы. Она не из тех, кто ответит. Кроме того, рядом с ней всегда крутится Лестер, а при детях нельзя обсуждать семейные дела.
Конечно, есть еще мама и дедушка Десмонд. Но такие вопросы, как, например, «Когда маме можно будет завести возлюбленного?», я им, конечно, задать не могу. Так что мне некого спросить, кроме Питера. Он, конечно, очень хороший и милый, но, похоже, не знает ничего из того, что я хочу знать. Так что от него не слишком много толка.
В любом случае, я не уверена, что мама захочет снова выйти замуж. Судя по ее словам, она не очень высокого мнения о браке. Однажды я слышала, как она сказала тете Хэтти, что это только красивая легенда о том, что браки заключаются на небесах, но на самом деле они заключаются на земле. А на другой день она сказала, что проблема брака в том, что мужья и жены не умеют шутить и вместе отдыхать. И много раз она говорила тете Хэтти всякие мелочи, которые показывали, как она была несчастна в браке.
Но вчера вечером произошло кое-что забавное. Мы все сидели в библиотеке и читали после ужина, дедушка поднял взгляд от своей газеты и сказал что-то о женщине, которую приговорили к повешению, что множество мужчин писали протестные письма о том, что женщин вешать нельзя, а от дам пришло всего одно или два письма. И дедушка сказал, что это только доказывает, насколько женщинам чужд нормальный порядок вещей, в отличие от мужчин. Он собирался сказать что-то еще, но тетя Хэтти обиделась и, вскинув подбородок, возмущенно сказала:
– «Нормальный порядок вещей», подумать только. Очень красиво звучит. Несомненно, найдется немало мужчин, которые будут потрясены до глубины души от идеи, что женщину могут повесить. Но те же самые мужчины потом пойдут домой и сделают жизнь какой-нибудь другой женщины настолько невыносимой, что петля покажется ей спасением!
– Гарриет! – воскликнул дедушка.
– Я серьезно! – решительно заявила тетя Хэтти, – посмотри на бедную Мэдж и ее мерзавца-мужа!
И вот тут-то и произошло самое интересное. Мама взвилась похуже тети Хэтти. Она покраснела, потом побелела, глаза у нее пылали.
– Хэтти, пожалуйста, не говори так о нем в моем присутствии, – сказала она ледяным тоном, – доктор Андерсон вовсе не мерзавец. Он благородный ученый и джентльмен. Несомненно, он хотел быть добрым и внимательным. Он просто не понимал меня. Мы не подходили друг другу. Вот и все.
Она встала и вышла из комнаты.
Ну разве это не смешно? Но мне все равно понравилось. Я люблю, когда мама держится надменно и презрительно. Когда она ушла, тетя Хэтти посмотрела на дедушку, а дедушка – на тетю Хэтти. Дедушка пожал плечами и смешно взмахнул руками, а тетя Хэтти подняла брови и сказала:
– Ну, тебе-то откуда об этом знать.
(Тетя Хэтти явно забыла, что я тоже тут.)
– И это после всех ее рассказов о том, как ей было плохо!
Дедушка ничего не сказал, а только снова смешно пожал плечами. Если подумать, это было довольно странно. Мамино поведение, в смысле.
* * *
Месяц спустя
Я здесь уже месяц, и с каждым днем становится только лучше. Мне здесь очень нравится. Я люблю, когда повсюду солнце, ведь шторы всегда подняты, чтобы свет проникал внутрь. Мне нравятся цветы в каждой комнате, маленькое блюдо с узором папоротника на обеденном столе, книги и журналы, лежащие повсюду, словно ждущие, что ты их прочитаешь, малыш Лестер, который постоянно смеется и поет, милые дамы и господа, которые сидят в гостиной, пьют чай с пирожными и музицируют, когда я прихожу домой из школы. Мне нравится, что не приходится оглядываться и прислушиваться, боясь, что я помешаю отцу. А больше всего мне нравится мама с искорками в глазах, которая смеется и чувствует себя счастливой, не плачет и не смотрит неподвижно в пространство, не вздыхает, спрашивая у меня: «Как ты, маленькая?» От этого так и хочется заплакать, потому что ей было больно и у нее было разбито сердце.
Я очень счастлива! И мама счастлива. Я в этом уверена. Кажется, что кто-то постоянно что-то делает для нее. Дамы и господа так рады, что она вернулась. Я знаю, что они рады. Однажды я слышала разговор двух дам, и они так и сказали.
Они называли ее «бедная Мэдж» и «дорогая Мэдж» и говорили, что это ужасно, что ей пришлось пережить такое несчастье и что они должны постараться сделать все возможное, чтобы она об этом забыла.
И похоже, именно это они все и пытаются сделать – заставить ее забыть. Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь не прислал цветы, книгу или конфеты, не пригласил ее куда-нибудь, не сводил на прогулку или в театр или просто не нанес визит, так что мама с утра до вечера делает что-нибудь приятное. Она просто обязана все забыть. У нее нет времени на воспоминания. Мне кажется, она уже забывает.
Конечно, она устает и иногда в дождливые дни или в сумерках сидит на диване, не читает и ничего не делает, а лицо у нее почти такое, как в самые неприятные времена. Но это случается редко и длится недолго. Так что она, кажется, правда забывает.
И о воздыхателях. Я
