Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Абай понимал, что именно в этой сложной обстановке, среди множества людей, участвуя в горячих словесных противостояниях, не раз размышляя над всякими явлениями и обстоятельствами, молодой джигит набрался немалого жизненного опыта. Умный, рассудительный, образованный, в меру взвешенный, Магаш, похоже, теперь вполне готов держать себя на равных с людьми, умудренными солидным жизненным опытом.

Все рассказы, которые донесли до Абая путники, ехавшие из города, были правдивы: он теперь сам убеждался, каков стал его Магаш! Но, чем больше его душа наполнялась радостью и надеждой, тем горше становились думы о здоровье Магаша. Как бы сын ни уводил разговор в сторону, в этот вечер Абай все же улучил минуту и напомнил ему о докторе. Что это за доктор, у которого лечится Магаш? Насколько он образован? Как отзываются о нем Павлов и его жена? Спросив один раз, Абай все чаще стал переводить разговор в это русло, беспрестанно переспрашивая сына о докторе: что это за человек, как он лечит его?

Магаш говорил, что сейчас он находится под наблюдением доктора Станова, человека среднего возраста, образованного, с большим опытом. Этот врач приехал в Семипалатинск недавно, и они с ним не просто познакомились, но сблизились, стали друзьями. Сам Павлов и привел его к Магашу. Станов наблюдает за Магашем с особым вниманием.

Пусть отец сам поговорит со Становым, посоветуется с Павловым и выскажет свое мнение. Магаш очень нуждается в совете Абая. Ничего такого страшного он сам не чувствует, и отцу также не о чем волноваться.

Так утешал Магаш Абая в тот первый вечер, принимая его в доме Сулеймена как дорогого гостя, но он все равно не мог успокоиться. Эта ночь для обоих была бессонной... Абай не спал, издали чутко прислушиваться к любому шороху, дыханию, редким покашливаниям Магаша за дверью. Временами отец, незаметно проваливаясь в сон, вдруг просыпался от кошмара, снова лежал с открытыми в темноте глазами, не переставая тяжко вздыхать. Магаш, также лежа без сна на высокой кровати в соседней комнате, явно чувствовал беспокойное состояние отца. Они будто вели меж собой бесконечно печальный разговор.

Ничто не может сравниться с этим бессловесным разговором двух чутких сердец. Даже в обычной, спокойной обстановке многое понятно без всяких слов - между отцом, искренне любящим своего сына, и сыном, искренне любящим своего отца. Но когда одному из них угрожает опасность, эта тонкая связь обостряется, восприятие каждого усиливается во сто крат, и в таком состоянии человек обретает особую чувствительность, которая способна наполнить его душу смертным страхом другого, самого близкого - умирающего человека...

Души этих двух людей, одаренных великой человечностью, -достойного отца и не менее достойного сына - способны были разговаривать, чувствовать друг друга в кромешной темноте зимней ночи, - по каждому движению, шороху, самому незначительному звуку. Такой немой разговор двух сердец и называется любовью.

Лежа в темноте, Магаш, по своей привычке к последовательным, самым глубоким размышлениям, все думал, как утешить отца, как отвлечь его от роковых мыслей. Даже человека незаурядного ума и огромной души, гениального по природе, можно увлечь, словно малое дитя, хотя бы чем-то и незначительным. Магашу казалось, что он сам - лекарь своего старого отца, и теперь ему надо больше думать об отце, нежели о себе. «Если что-то случится со мной, он же не выдержит, рухнет, потеряет всякую надежду, опору в жизни! Отец! Неужели он так и уйдет, словно сорвавшись в бездонную глубину, и никого не будет рядом с ним у края бездны?»

Даже думая о своей болезни, Магаш не бывал столь огорчен, как от этих мыслей об отце... На его глаза навернулись слезы, к горлу подкатил горький ком, и он заплакал. Магаш судорожно ловил воздух ртом, словно задыхаясь в этой темной комнате.

На следующий вечер, исполняя свою новую роль лекаря при отце, Магаш направил к Абаю детей. К тому времени, по совету сына, Абай сменил обстановку на более ему привычную: переехал вместе с Дарменом и Баймагамбетом в дом Кумаша, где, как всегда, царили покой и тишина. День был субботний, и к Магашу, как обычно в выходные дни, приехала ночевать учащаяся молодежь, ее-то и отправил Магаш на санях к Абаю.

Дети изрядно повзрослели. Самым старшим из них был Рахим, сын Даркембая, а несколько городских и степных детишек, которых хорошо знали и Магаш, и Абай, годились Рахиму в младшие братья: Асан, Усен, Аскар, Максут, Шакет, Мурат и другие - ныне подросшие дети бедных друзей Абая. Были и близкие сородичи - шестнадцатилетние учащиеся пятого класса гимназии - Ныгмет и Жалел Кунанбаевы.

Рахим уже окончил русскую школу и поступил в Учительскую семинарию, недавно открытую в Семипалатинске. Асан в этом году завершал обучение в Городском пятилетнем училище. Дети грузчиков и жатаков, Аскар и Мурат, тоже многому научились, получив хорошее воспитание, несколько подросли и возмужали.

В свои двенадцать-тринадцать лет эти ребята уже начали отпускать волосы, делать прически. Хорошо, по размерам сшитые мундирчики сидели на них весьма ладно. Лица их выглядели свежими, загорелыми, а руки, не знавшие тяжелого труда, были тонкими, узкими, с красивыми белыми пальцами.

Ныгмет и Жалел стали, что называется, джигитами-подростками. Считая себя выходцами из аристократической семьи, они держатся надменно и горделиво.

Угрюмый, с холодными глазами на смуглом мрачном лице, бесспорно доставшимися от Азимбая, Ныгмет вдруг весь преображался, неприятно поражая людей, едва ему приходило в голову захохотать. Вначале чуть выпячивалась, словно насмехаясь над кем-то, его нижняя ярко-красная губа, затем, сделав обратное движение, она открывала крупные белоснежные зубы. Правда, порой мальчишка забывал о своей роли вельможи и становился самым обыкновенным балагуром-пересмешником.

Больше всех внимание Абая привлекал сын Какитая - Жалел. Его жесткие, черные, как уголь, волосы, растущие торчком, словно ежовые иглы, делали огромной и без того большую голову. Также и некое сходство этих волос с коротко обрезанным конским хвостом выдавало упрямство, капризность характера. Если большой гладкий лоб Жалела свидетельствовал о недюжинном уме, то раскосые узкие глазки под угрюмыми бровями хранили особую холодность. Эти маленькие хмурые глаза были накрыты мясистыми складками, отчего казалось, что у мальчика вовсе нет ресниц, и неподвижный взгляд его жутковато напоминал змеиный. Несуразно маленький нос Жалела представлялся чужеродным на его большом, плоском лице, а редко посаженные мелкие зубы отнюдь не украшали бедолагу даже в то время, когда он весело хохотал.

Характерно, как оба гимназиста относились к Абаю. Эти двое мальчишек вообще привыкли, что в любом из домов Кунанбаевых их хвалят и носят на руках. Живя в