Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Алтыбай же кричал беспрестанно, желая привлечь их внимание, - и еще с тем соображением, чтобы лошадям было куда направить свой бег, если их станут преследовать волки. Он кричал все громче, напрягая голос: «уаха-хау!», «ой-хайт!». Сливаясь с шумом ветра, его гортанные выкрики улетали вдаль, без ответного эха.

По предположению Алтыбая, бегущие табуны должны как раз проследовать мимо стана табунщиков. Когда кони, миновав стан, окажутся с подветренной стороны от него, - все будет кончено! Уже ничем не остановить будет лошадей, а табунщики ничего не услышат, никакие звуки не дойдут сквозь грохот бури до них, тем более - слабый голос одинокого человека.

Но, думая об этом, Алтыбай не переставал кричать, - до хрипоты, до срыва голоса. Может быть, пока косяк еще недалеко, кто-нибудь выйдет из шалаша и услышит его крики. Все больше нарастал в его душе беспредельный страх перед той адской силой, которая гнала впереди себя ночной буран, табуны лошадей, его самого. Словно почувствовав страх табунщика, гнедой жеребец Байге, всегда разумно прислушивавшийся к голосам пастухов, стал и на этот раз соотноситься с голосом человека. Когда слабенький звук крика обрывался, заглушенный воем бури, Байге высоко поднимал голову, стриг ушами и переходил на медленный шаг.

На своем ослабевшем сером жеребце Алтыбай не поспевал за уходившим по ветру табуном, однако, еле плетясь по его следу, табунщик обгонял лошадей, совершенно потерявших силы и отставших от табунов. Старые кобылы, иссохшие до остова; тощие, плоские молодые жеребцы с удлиненными ногами, нежеребые кобылы по третьему году - кожа да кости, - все отставшие брели в мутной полумгле метелицы, еле передвигая ноги. Некоторые останавливались и, пошатнувшись, валились на землю, с копыт долой. Их ждала погибель на этом месте, и Алтынбай понимал, что это для них намного лучше, чем мучительное карабкание вперед. Куда, зачем? Упавшие на землю кони замирали на снегу, коченея и выставляя торчащие кверху ноги, словно деревянные лошадки.

Уже прошло немало времени, а помощи из стана табунщиков не было. Идущие по ветру кони, не сбавляя хода, устремлялись куда-то. Неведомо, к какой беде, на какую погибель шли они, несчастные... Еще оставались у них силы, и они двигались безостановочно. А те кони, у которых силы кончались, отставали от всеобщего исхода, останавливались и, пошатнувшись, тут же обрушивались на землю. У Алтыбая была такая же опасность - отстать от косяка и оказаться среди тех, кто уже пал на снег, в объятия холодной смерти. Ее леденящее дыхание табунщик уже ощущал на себе. Его крик звучал все слабее. Серый жеребец под ним еле передвигал ноги. Мутная пелена снежной метели обволокла все пространство вокруг. Не видно было всего в нескольких шагах впереди. Но, переживший за свою жизнь немало буранов и кромешных метелей, Алтынбай мог увидеть в ее зловещей круговерти то, что для других было недоступно.

Так, порой, взвихренная метельная пороша, не позволявшая ничего разглядеть на расстоянии взмаха соилом, вдруг словно разглаживалась, и образовывалось окно просвета, в которое можно было увидеть что-нибудь очень отдаленное. Очертания запорошенных снегом лошадей, продолжающих свое отчаянное движение вперед, их поднятые головы... И опять Алтынбай нашел силы на то, чтобы закричать. «Почему гнедой скакун не остановится? Ему-то зачем бежать по ветру? Что с ним сегодня происходит? Травы для тебеневки не ищет. А трава должна быть здесь. Или летом на этом месте был пожар и вся трава выгорела?» - приходят в голову табунщика отчаянные мысли.

Неужели какой-то голодный дракон снежной смерти выставился здесь, раскрыл свою пасть и засасывает все живое в округе? Земля и небеса постепенно переполняются гулом, ревом и воем, вокруг царит неистовство бурана - или это голос дракона снежной смерти? Он засасывает жадно - и могучий гнедой Байге сам безудержно устремляется навстречу своей смерти.

Алтыбай заплакал, жалея эту малую горстку лошадей, оставшуюся от тысячного косяка, - которой также грозит погибель. Мимо него, с двух сторон, пронеслись словно два вытянутых серых хвоста туманов. Волки стремительно, как потоки селя, обтекали его. Они могли бы сходу опрокинуть всадника, но у волков была другая цель. Алтынбай начал снова кричать, разрывая себе глотку, мгла перед ним на мгновение снова расчистилась. И он увидел нагрянувших врагов. Это была волчья стая, зверей в двадцать. На его глазах волки набросились на лошадей, шедших впереди табуна. Волков манила живая, сильная кровь живых лошадей. Алтынбай изо всех сил старался понукать своего серого жеребца, но конь не шел, еле плелся.

Остановившись, человек смотрел на то, что происходило перед ним в буранной ночи. Обычно при нападении волков матерые кони издавали оглушительное ржание с визгом и, выгнув дугой шею, начинали носиться вокруг табуна, сбив в его середину жеребят, стригунков, молодых кобылиц. Жеребцы выстраивались в круговую оборону и, ощерив огромные зубы, рвали землю копытами, с визгом поднимались на дыбы, развевая гривами, совершали бешеные прыжки. Они могли наброситься на волков и грызться с ними, истекая кровью, и не бежали от зверья благородные кони! Гнедой жеребец Байге в былые годы, когда был в теле и не мучился голодом в джут, дал повод табунщикам рассказывать не одну легенду о своих подвигах. Он дрался с волками, словно свирепый медведь.

Теперь, изнуренные джутом, погибающие кони не смогли дать отпор волкам, объединившись, как в былые времена. Вместо могучих, трубных призывов прозвучало слабое, визгливое ржание нескольких матерых кобылиц да утробный рык вожака, гнедого жеребца Байге. Раньше табунщики различали голос Байге за шестью холмами. Сегодня у него не получилось могучего ржания. И крупная, с плоским костлявым телом, игреневая кобыла, самая злая и драчливая в табуне, не смогла должным образом призвать других лошадей к отпору волкам.

Три стаи хищников из разных пометов вышли сегодня в набег, во главе был старый, огромный волк с отвисшей толстой складкой шкуры на шее. Стремительные, злые самки и многочисленный их взрослый приплод устремились в резню, напав на обессиленных голодом лошадей. Звери подогнали остаток табуна к большому оврагу в Бас Жымбе, где была уготована коням бесславная смерть.

Длинный и глубокий, как ущелье, овраг преградил коням путь. Когда гнедой Байге, пытаясь остановить табун, свернул в сторону и побежал перед ним, он вдруг провалился по самую шею в глубокий сугроб. Все шло к его гибели - снег завалил овраг до самого верха, и ничто не показывало, что там - снежная трясина.

Впереди волчьей стаи был старый зверь с отвислой складкой на