Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Лишения и беды страшной зимы не миновали и Байтуяка, двоюродного младшего брата Алтыбая. После его гибели именно Байтуяк должен был остаться кормильцем и защитником семьи старшего брата. В Акшокы на краю большого овечьего загона были устроены три-четыре тесные, черные землянки. В какой-то из них ютилась семья Алтыбая - старая мать, жена, трое детей. День и ночь стоял в ней плач по утраченному хозяину и отцу. В соседней землянке лежал больной Байтуяк, двадцатилетний, недавно женатый джигит. Он заболел в ту же окаянную зиму джута, когда погиб его старший брат, и его также довел до беды байский скот. С начала зимы пас овец у Дильды, в январе заболел, оставшись в буранной степи один с отарой овец.

Еще раньше, как-то раз вернувшись со степи сильно озябшим, Байтуяк пришел к Дильде пожаловаться, что у него для зимы одежонка худая, сапоги дырявые - в дыры снег набивается. Однако в тот день Дильда, вся изведенная тревогой о Мага-ше, который был на излечении в городе, с раздражением отмахнулась от пастуха, сварливо выговорив ему: «Осенью отдала твоей матери овечьи шкуры, сами виноваты, что не сшили себе ничего. И не лезьте со своими заботами, мне и своих тревог о Магаше хватает! Вон отсюда, с глаз моих долой!»

К тому времени о Магаше, который уже давно лечился в городе, пришло известие, что он возвращается домой. Близкие и родственники не могли радоваться его возвращению, находясь в мучительном состоянии ожидания. Ибо стало известно, что Магаш, похоже, «болен той же болезнью, что и Абиш». Дильда не могла прийти в себя от горя, причитала день и ночь, обливаясь слезами. Ей ни до чего остального не стало дела. И обычно-то не очень прилежная в хозяйственных делах, теперь она вовсе не прислушивалась к разговорам людей, которые еще с начала зимы толковали, что «будет джут, зима лютеет», «пасти скот не легче, чем отбиваться от врага», «мужчинам, джигитам сейчас крепко достается».

Дильда была черства, себялюбива, сохранив до старости привычки избалованной дочери богатого бая. Она, как говорят, свои беды делала достоянием других и вовсе не относилась к тем хозяйкам аулов, которые заботятся о своих слугах, пастухах и бедных «соседях». Не знала она, кто чем дышит, чем живет, что ест-пьет, есть ли у человека конь... Кто ходит голодным, на кого свалилась беда, болезнь - этим она не интересовалась. И когда Байтуяк посетовал перед ней: «Тулуп старый, чекмень рваный, мерзну в степи, особенно в морозы и вьюгу», - она и внимания не обратила на его слова. Он говорил ей: «Байбише, я мерзну так, что терпежу нету! Слезаю с коня и начинаю бегать, чтобы согреться! А в дырявые сапоги набивается снег, тает, и ноги мои пухнут от сырости!» - а она прогнала его прочь.

Так ничего хорошего и не добился от Дильды молодой Бай-туяк, каждый раз уходил от нее со слезами обиды на глазах. Приходилось ему, как и прежде, мерзнуть в бураны и лютые морозы.

В благодатных долинах меж холмами предгорий Акшокы не бывает таких свирепых буранов, что разметывают по степи овечьи отары. Зато устойчиво и цепко держались здесь ветры, называемые «акжорга». Это ежедневные, налетающие и стихающие - и вновь возникающие небольшие резкие метели, холодные мелкие вьюги, поднимающие невысокую поземку, бросающую колючий снег человеку прямо в лицо или сыплющую его за ворот. В год джута ветер «акжорга» так же, как и всегда, не перерастал в буран, не переходил в несусветную вьюгу, но дул с отвратительным постоянством каждый божий день. И эти холодные порывы акжорга наносили в овраги и степные низины толстые снежные завалы.

Однажды в феврале, пешком пригнав к вечеру отару в аул, отощавший Байтуяк еле добрел до своей землянки. Едва перебравшись через порог, он тут же рухнул на пол у двери. Его сотрясало от сильной дрожи, из глаз лились слезы. Старенькая мать его сморщенными ладонями стала отирать слезы с его впалых шершавых щек, ласковыми словами стараясь утешить сына. Еле шевеля распухшими губами, он только и сказал:

- Кончено! Добили они меня. Я тоже умираю, апа... А они -пусть настигнет их божья кара! Проклинаю их за то, что они морили меня голодом и продержали на холоде без теплой одежды всю зиму!

Он лег, отвернувшись лицом к стене, и свернулся калачиком.

А в соседней землянке в это время стоял плач по гибели Алтыбая. Измученный, больной Байтуяк не нашел в себе силы пойти утешить родню.

С того дня он не вставал с постели. Его бил постоянный озноб. Через месяц он начал задыхаться в мучительном кашле. У него открылась быстротечная чахотка. Воспалилось горло, он не мог глотать пищу. Молодое поджарое тело его совсем высохло, еще живой, он выглядел как труп. Своим последним отчаянием в этой жизни он делился со своей матерью и кроткой, несчастной женой Тулымды.

Он ушел из жизни в начале апреля, лежа в темном углу сырой землянки. Зима еще никак не уходила, в апреле выпал обильный снег. А у пастухов Акшокы кончились уже дрова. Юный джигит Байтуяк умер, так и не почувствовав на себе тепла жизни.

К этому времени и болезнь Магаша, усилившись, стала брать верх над ним. Черная, страшная весть расползлась от дома и дошла до всех родственников: «Совсем ослабел мырза. Душа едва держится в теле. Болезнь одолевает».

После десятого числа апреля зима, наконец, стала отступать. Снег начал быстро сходить с земли. Уходила страшная зима Великого бедствия, неслыханно долгого, жестокого джута, неистовствовавшего по всей степи. Продлись еще немного, и этот джут мог уничтожить весь кочевой народ степи, обрекая его на всеобщий голод и мор... С пятнадцатого по двадцатое апреля прошло бурное таяние снега, и земля в Акшокы и на Корыке полностью очистилась от него. Дороги установились, с гор и отдаленных аулов стали прибывать родичи, чтобы успеть попрощаться с умирающим Магашем.

Прибывшие люди не помещались в домах зимника. Озабоченные этим, Абай, его родные и друзья быстро привезли юрты и поставили их на окраине зимовья Магаша. Сам Абай тоже перекочевал с очагом Айгерим. Поставили рядом юрты и старшие братья Магаша, Акылбай и Какитай. По просьбе Абая прибыли и поставили свой дом молодоженов, отау, Дармен и Макен. Но и они в своей