Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Дней десять назад, собрав остатки всех своих сил, Магаш в последний раз поговорил с отцом. Было понятно, что сын уже не собою занят, но бесконечно жалеет своего несчастного отца. Абай был растерян, подавлен, жалок, сильно похудел и постарел. Оказавшись наедине с отцом, Магаш взял его большую руку в свои тонкие, с сухой шелестящей кожей, прохладные ладони. Нежно погладил эту родную отцовскую руку. И тихим шепотом, слабея от подступивших слез, кротко произнес:

- Помните, ага. я вернулся из Алматы, похоронив Абиша.-сказав это, с утомленным видом закрыл глаза, помолчал. Затем продолжил: - Передавал вам соболезнования от акына Жамбы-ла из Старшего жуза.

- Помню, мой Магаш! Это неграмотный человек, но он из тех казахов, чья душа щедра, и кто одарен на слово. Айналайын, но почему ты вспомнил его?

- Жамбыл говорил про вас: «Он всегда утешал плачущих, страдающих, как старший брат, как родной отец. А люди из народа переживают его горе вместе с ним. Они всегда возле него. Он может смириться с потерей достойного, близкого человека и жить дальше. Но невозможно ему жить, оторвавшись от народа. Пусть живет он думами и заботами о простых людях!» - Эти слова дались Магашу нелегко, он прерывался, задыхаясь и кашляя.

Учтивый сын Магаш, прощаясь с отцом, свои мысли и пожелания передал отцу через слова Жамбыла. И о своей смерти он высказался словами Жамбыла. Понимая глубоко сына, Абай лишь молча кивнул головой. Умирая, Магаш передавал старого отца в руки любящего его и любимого им народа. Нагнув свою тяжелую, большую голову, Абай поцеловал сына в его воспаленные, влажные от слез глаза. Надолго замер в поцелуе. Затем выпрямился и тихо молвил: «Шырагым, я буду хранить в душе все, сказанное тобой!»

С того дня Магаш ушел в сумеречное полубессознательное состояние. Настали его последние часы...

Вдруг резко откинулась резная дверь в юрте, на пороге показалась служанка Айгерим, Злиха. Остановившись в дверях, она молчала, не в силах справиться со своим волнением. Глаза ее были полны слез. Наконец произнесла срывающимся голосом:

- Абай-ага!.. Магашу плохо... Вас просит!

Понимая, что происходит нечто ужасное, закричали, заплакали дети. И Абай, словно ребенок, в испуге быстро вскочил с места и стал накидывать на себя чапан, который все соскальзывал с его вздрагивающих плеч. Вмиг потеряв все силы, он никак не мог ослабевшими руками натянуть на ноги кожаные кебисы. Казалось, что он вот-вот упадет на землю.

Подбежала плачущая Айгерим, удержала его, помогла надеть кебисы, натянула на плечи мужа чапан. Вид Абая, вмиг постаревшего, с серым бескровным лицом, был страшен и жалок. Расширившиеся от ужаса глаза стали неподвижны, огромны. Они обморочно закатывались вверх. Айгерим никогда не видела у мужа такого лица. Она испугалась, зашептала: «О, Кудай! Сбереги. сохрани! Как бы не припадок.» Но Абай пошел к выходу из дома. Айгерим последовала за ним, сама вся белая, не сознавая себя.

Когда Абай вошел в комнату, где лежал Магаш, то мужчины и женщины, которые сидели полукругом около умирающего, тотчас расступились, давая Абаю подойти. Тяжело дыша, Абай приблизился и грузно опустился на пол, возле изголовья смертного одра. Недавно столь испугавшие Айгерим расширенные глаза Абая были неподвижны, взгляд их был безумен. И вдруг из этих широко открытых глаз полились частые, дробные, как зерна пшеницы, горячие слезы.

Почувствовав, что пришел отец, Магаш открыл глаза и взглянул на него, взглядом этим и слабым движением век подавая еле уловимый знак. Несчастный отец понял его и близко склонился к нему. Слегка пошевелив пальцами правой руки, лежавшей на груди, он, едва двигая губами, внятно прошептал свои последние слова:

- Отец... Вот она какая... жизнь! - только и успел он сказать.

Тут же Магаш испустил дух.

Находившиеся в доме, в передних комнатах, и все, столпившиеся во дворе, перед входной дверью, люди зимовья издали разом вопли скорби и горестные стенания: «О, баурым!», «Мой Магаш!», «Магатай, мой родненький!», «опора моя», «брат мой», «агеке»... Казалось, будто скорбно зазвучала сама земля его родины: «Мой Магаш.» - голосами бородатых матерых мужчин, сморщенных старух, плачущих детей оплакивала она свою утрату.

Но в то время, когда люди вокруг исходили в громком плаче, сам Абай впал в странное оцепенение. Он сидел, глядя в пространство перед собой, не плакал, не рыдал, не голосил. Из его уст не прозвучало ни единого слова. Лишь из широко раскрытых, не моргающих глаз беспрестанно лились крупные слезы.

Теперь он был во всем послушен: позволил себя вести, взятый родными под руки, садился там, куда его приводили, - но по-прежнему не произносил ни слова.

Народу, съехавшегося на похороны Магаша, было очень много. Плачи, скорбные стенания и причитания не стихали семь дней.

Прибывшие в эти дни родные, сородичи, дальние родственники, чтобы скорбеть по утрате, разделились на два родственных потока: собственно Кунанбаевых и - представителей всего Иргизбая. Всех, приходивших в траурных одеяниях, с белыми посохами в руках, с молитвами, со словами соболезнования на устах, - людей из других родов встречали стар и млад от Иргизбая.

Первые три дня в ряду родственников, встречающих траурных гостей, стоял и Абай. Его с двух сторон поддерживали Какитай и Дармен. Явить положенные скорбь и плачи пожелали и Такежан с Азимбаем, пришли с подобающими случаю словами утешения: «пусть земля будет пухом», «на все воля Аллаха!» Опершись обеими руками на поставленные перед собой толстые, с очищенною корою палки, низко опустив головы, они замерли рядом с Абаем. Поближе к нему встал и Шубар. В траурной комнате дома вместе с безутешной Дильдой находились старшие женщины рода Кунанбаев: байбише Такежана - Каражан, вдова Оспана Зейнеп, здесь же сидела жена Исхака, Манике, толстуха с холодным, неприступным лицом. Приехала и Нурганым, вдова хаджи Кунанбая, тоже очень полная, с огрубевшими крупными чертами лица.

Согласно древнему степному обычаю, прибывший на похороны родственник еще издали кричал: «Ойбай! Баурым!» - соскакивал с коня, бежал к траурному дому и падал ниц перед ним...

К нему навстречу из широкого ряда встречающих на трауре выбегали быстрые молодые джигиты, подхватывали прибывшего под руки и вели, в первую очередь, к самым близким родственникам покойного. Выразив им соболезнование, обнявшись и поцеловавшись, прибывшего человека отводили дальше, к большой юрте, где в траурных одеждах сидели и голосили женщины.

В этом скорбном доме находятся прислужницы, которые выбегают навстречу пришедшим и подводят их под руки к старшим женщинам, с которыми траурный гость, обнявшись, должен плакать вместе. На похоронах Магаша особенно много было