Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Смерть Магаша подавила Абая, он принял ее как свою собственную. Дармен с прозорливостью любящего сердца, обострившейся после смерти друга и брата, первым почувствовал опасную перемену в Абае. Его душевное состояние, распадающееся сознание не ускользнуло от внимания ученика, друга, младшего брата - Дармена. Своими тревогами он поделился с Какитаем, Баймагамбетом: Абай в большой беде.

Дух его в плену горя и скорби, окончательно сломивших хребет его воли. Порой он будто теряет память, ничего не осознает вокруг себя, затем постепенно приходит в разум. О своем самочувствии ничего никому не говорит. После семидневных поминок, с наступлением обычной для этого времени погоды, аулы двинулись в кочевку на летние джайлау в сторону Чингиза. Из Акшокы люди откочевали в среду многочисленных родичей, тобыктинцев, расположившихся в этом году в горных долинах Чингиза и в урочищах Чи. На новом месте в аул Абая потянулись, как и в первые дни траура, многочисленные соболезнующие, богомольцы и плакальщики.

Но Абай не выходил ни к кому. Он прислушивался лишь к Дармену, Айгерим, Баймагамбету, оборачивался только на их голоса. Они одевали его, подводили к дастархану, выводили на воздух. Сейчас Абай почти перестал есть, еда его совсем не привлекала. Если выводили из юрты и вели куда-то, он покорно шел с провожатыми, словно малый ребенок. Он казался человеком, потерявшим разум. Трое близких людей - три самых близких для него существа, день и ночь находились рядом, заботились о нем - и все их помыслы, разговоры между собой были только о тревожном, пугающем состоянии его здоровья. Но Абай никаких забот о себе не замечал.

На тридцатый день траура по Магашу верный Баймагамбет наедине с Айгерим и Дарменом поделился одним своим наблюдением над Абаем. Это произошло вскоре после похорон Магаша. Тогда, после десяти дней, люди аула пошли на мазар, к могиле Магаша, прежде чем отправиться в многодневную кочевку на джайлау. Абай остался внутри ограды мазара, посадив возле себя малых сирот Магаша и детей Баймагамбета, - всех остальных, женщин и мужчин, Абай попросил удалиться. Посидев молча внутри мазара довольно значительное время, он подал знак Баймагамбету - «забирай детей и сам уходи». Бай-магамбет вывел детишек за ограду, усадил их в повозку и стал ждать. Абай два часа просидел у свежей могилы сына, казалось, он вовсе и не собирался уходить. Позже, уже к вечеру, он все же вышел из мазара, и Баймагамбет не узнал его. Перед ним был слабый старик с поседевшей бородой, с серым бескровным лицом, - краше в могилу кладут. И Баймагамбет только сейчас вспомнил, как Абай произнес тогда слова, предвещавшие его собственную скорую кончину...

Впервые услышав этот жутковатый, тяжелый рассказ Бай-магамбета, Дармен также поделился и своим: рассказал, как скрыл от Абая сокрушительную для него весть. Этой весною ушли из жизни самые старые, верные друзья Абая, спутники всей его жизни - Ербол и Базаралы. Оба сгорели от тифа - сначала Ербол, затем Базаралы. Когда совсем тяжко стало Ерболу, Базаралы приехал к нему и ухаживал за ним десять дней. В час кончины Ербола друг прощался с ним, положив его голову себе на колени.

При тяжких обстоятельствах всеобщей беды, джута, мора людей и гибели скота по всему краю, смерть и похороны Ербо-ла проходили в присутствии совсем небольшого числа самых близких людей и родных. Находясь возле Ербола, Базаралы почувствовал, что тоже заболевает. Жар быстро охватывал его тело, лишая сил, но Базаралы достойно проводил друга в последний путь, с начала и до конца руководил похоронами.

Вернувшись домой, Базаралы свалился в постель. Через три дня он сгорел от страшного тифозного жара. О его болезни не успели сообщить даже в соседние аулы. Батыр умер в одиночестве.

Эти две смерти произошли в то время, когда безнадежно больной Магаш был привезен из города и лежал дома на смертном одре. Абаю тогда об этих смертях Дармен решил не сообщать, - и без того ага был еле жив от горя. И только спустя двенадцать дней после кончины Магаша два младших друга Абая-ага, два его ученика, Дармен и Какитай явились к нему и без посторонних, наедине поведали ему обо всем.

Произошло это два дня спустя после того, как Абай вышел из мазара сына совсем седым.

Тогда надломился его дух и, не в силах удержаться на высях жизни, рухнул в невнятную, темную бездну... Тогда он долго, очень долго просидел молча, затем, словно решив в последний раз высказаться перед людьми, произнес изменившимся неузнаваемым голосом:

- Я остался один-одинешенек, словно старый пень, бесполезная коряга! Один. Да, остался один, словно могила дервиша в пустыне. Эй, кто тут рядом со мной? Ведь никого, никого... - бормотал он все тише и тише, порой совсем переходя на шепот.

- Эй, мое несчастное время, что еще ты уготовило для меня? Разве есть яд, не испитый мной? Ты, злое время, посмотри на пробитое сердце мое, разве есть в нем живое место? Почему ты так жестоко со мной, в чем я не угодил тебе, где моя вина? Отнимаешь даже мое слабенькое дыхание в этой старой груди!

Неужели уже просто дышать воздухом я не достоин? - продолжал он говорить, встрепенувшись, словно подстегнутый своею больной, отравленной мыслью.

Не выдерживая больше страшных стенаний учителя, Каки-тай прижал кулаки к глазам и заплакал. Затем вскочил и стремительно выбежал из дома. Остался сидеть возле Абая один Дармен, с болью в глазах наблюдая за каждым движением любимого человека, которого так безжалостно казнило горе. И Абай, оставшись с ним наедине, поведал ему притчу:

- В открытой, пустынной желтой степи стояло одноединственное дерево. Стояло месяцы, годы, века. С нетерпением ждало каждую весну, чтобы распустить свои зеленые листочки, раскрыть свои цветы. Проходят еще годы. И каждый год от него срывались и улетали созревшие после цветов семена. Неисчислимые листья увядали, падали на землю, устилали ее, а потом исчезали, истлевая. Но в один роковой день бьет грозовая молния в дерево и расщепляет его на кусочки. Не будет больше на убитом дереве листьев, цветов, плодов, семян, не будет в нем бежать живительный сок. Оно лишилось всего этого за единый миг. И обращается дерево к небу, вздымая к нему свои иссохшие ветви: за что? В чем я провинилось, какое злодейство совершило, чего ужасного натворило перед тобою? Вот, мне приходит конец, синее небо, -