Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

В пении раскрывалось все самое лучшее в этой девушке. Она, похоже, пела самозабвенно, наслаждаясь своим искусством. В ее пении, помимо явно предстающей незаурядной музыкальности, звучало что-то еще - сильное, тонкое, изящное, завораживавшее душу Абая.

Да, этот голос завораживал поэта. Абай слушал его - и какие только картины ни всплывали перед его внутренним взором. То ломкие розовые лучи месяца, падая на гладь ночных волн, распадались на сверкающие огненные блики, то журчащий родник тихо пел в темноте, нарушая тишину этой ночи. И эти видения сопровождали пение Шукиман, и закрывший глаза Абай был зачарован ее голосом.

Но вот песня завершилась, голос певицы умолк - и настала в юрте долгая тишина. Затаив дыхание, Абай словно ждал еще чего-то. Наконец он, со смешанным чувством радости, ликования и непонятной для него самого болезненной грусти, взволнованно вздохнул и молча склонил голову перед Шукиман.

- Да, бедняжка-песня наконец-то нашла своего достойного исполнителя! Никто не смог бы спеть «Топайкок» лучше! - первым нарушил молчание Ербол.

Так бы мог сказать и Абай. Но сейчас он был охвачен другим, более важным и значительным раздумьем, чем мысль о таланте этой девушки. Душа его словно озарилась волшебным светом. Настал миг небывалой радости бытия. Казалось, произнеси он хоть слово, и эта радость будет разрушена. Он понял, что свет, вспыхнувший в его душе, - это солнце его новой жизни, которое восходит неотвратимо, ярко, обещая ему истинное счастье. То самое, что было однажды предложено ему судьбой, но люди отняли его. И теперь это потерянное счастье само вновь возвращалось к нему, чтобы обласкать, утешить его и утереть былые слезы.

Необыкновенная ясность мысли пришла к Абаю. В свое время он потерял счастье не по своей вине. Он был слишком молод, слишком слаб, беспомощен перед косностью и силой степных законов и традиций. Он подчинился без всякой попытки сопротивления - за что и корил себя и мучился совестью все эти годы. Но теперь - пусть даже весь мир перевернется, он не откажется от своей новой путеводной звезды! Пусть отвернутся от него, как от враждебного чужака, все родичи его, даже отец и мать, все самые близкие люди его племени, пусть весь род людской отринет его, - он не откажется от пленительной звезды своего счастья. Иначе - и жить на свете не стоит! Он пришел к своему бесповоротному решению - и ничто не может ему помешать. На этот раз он будет яростно защищать свое счастье.

После молодежной вечеринки Абай еще и еще раз благодарил Шукиман, кроме слов благодарности ничего другого не нашелся сказать. У него дрожал голос, лицо было бледно. Но Шукиман, чуткая и внимательная девушка, явно угадывала то, о чем он не мог высказаться вслух. Ласково улыбнулась ему, смущенно покраснев при этом. Теперь она видела перед собой не того надменного и неприступного человека, чванливого мырзу, каким он показался с первого взгляда, - это был, оказывается, человек мягкой, богатой, незаурядной души, полный неотразимого мужского обаяния. Это был именно тот сокровенный ее избранник, джигит ее мечты, которого она уже и не чаяла встретить в жизни. Вдруг и неожиданно Абай ей стал близок и дорог. Со всей учтивостью она ласково попрощалась с ним, но, уйдя с зятьями и их дружками, чтобы устроить их на ночлег, назад в юрту уже не вернулась.

Наутро, выехав за Чиликтинскую гряду холмов, Абай и Ер-бол заговорили о Шукиман.

- Ну что за прелесть эта девушка, слов нет! - восхищался Абай. - Настоящая корим4, красавица!

- Ай да красавица! Ай корим! Ай да прелесть Шукиман! - чуть поддразнивая друга, закачал головою Ербол, сидя в седле.

Абай оживился и обернулся к другу.

- Как ты сказал? «Ай корим»? - переспросил он. - А ведь имя Шукиман ей не подходит, оно какое-то грубое. Лучше было бы, как ты сказал: Айкорим!

- Айкорим?!

- А еще лучше - Айгерим! Так и буду ее называть!

Они ехали, оживленно разговаривая, и вскоре вспомнили сон Абая, снова поразились тому, как он продолжился явью, и далекая, отлетевшая мечта, Тогжан, воплотилась в живую юную девушку. Обсуждая, как могло произойти столь чудесное перевоплощение, Абай высказал следующее:

- Ербол, родной, послушай-ка меня и не сочти, что я лишился разума. Увидеть во сне свое самое близкое будущее, вот, как это я увидел, - удел всяких магов, кудесников, шаманов, бахсы и так далее. Я же, как тебе известно, никакими ворожбами не занимался, кумалаков5 гадательных в руки не брал. Однако имеются на свете особенные, возвышенные люди, мой друг Ербол, с которыми происходят всякие необъяснимые чудеса, и эти люди называются поэтами. Может быть, я и есть поэт, мой Ербол?

Ербол давно и убежденно считал Абая настоящим поэтом степи, акыном, но в отношении остальных выспренних рассуждений Абая не совсем разобрался, а потому и отмолчался, на вопрос друга не ответил. И все же своим простым и ясным сердцем Ербол чувствовал, что есть в его друге какая-то глубинная, недоступная для многих загадка и тайна судьбы. Самому же Абаю ощущение этой тайны давало уверенность и чувство вдохновенной силы.

Дорога, перевалив Чиликтинскую гряду, пошла вниз, приближаясь к подножию Орды.

В лицо путникам повеяло влажным ветром с Чингиза. Вдали, непрерывно меняя свои зыбкие очертания, заколебалась несуществующая небесная страна степных миражей. Странные жизнеподобные видения, причудливые города, торжественные мазары, пальмовые леса и невероятные великаны возникали перед путниками, порой отрываясь от земли и возносясь к небу, вселяя в их души невольную робость перед непостижимостью мира. А над этими миражами - в недостижимой дали, высились сине-белые очертания вершин хребтов Чингиза.

А в ближайшем степном окружении пространство было одето в покровы темно-зеленого типчака, ярко-палевого зыбкого ковыля, серо-белесой полыни. Изредка вдоль дороги бежали навстречу, кланяясь на ветру, беспокойные кусты чия. Их острые листья, касаясь друг друга, издавали нежный шелест - пение заповедной степи, воспевающей свежую новь еще одной восторжествовавшей весны. Как-то само собою - из всей этой степной весны, из счастливых событий минувшей ночи, из сердца Абая - излилась песня:

Вот он, чудесный близкого счастья взгляд!

Тайны души моей в страстных песнях