Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов
- Пожалуйста, переведите!
Коротко пересказав Маркову то, что уловил прежде, Девяткин внимательно прислушался к разговору ямщиков.
Его начал Жунус, спросив Сеита насчет слухов, которые дошли до него в дороге: на последнем пикете он слышал, что, дескать, какие-то люди жестоко обошлись с Абаем, совершили против него злое деяние...
Жунус приехал в город только нынешней ночью, не знал последних новостей. Некогда они вместе с Сеитом читали стихи Абая, хорошо знали его песни. Жунус спросил, правда ли то, что говорят? Едва Сеит начал рассказывать все, что он знал об этом, к арбе Жунуса потянулись и другие ямщики, и вскоре на середине парома собралась небольшая толпа.
Похоже, что ямщики хорошо знали Абая, хотя все семеро были нездешние - со стороны Шубарагаша, Капала, Аягуза. То ли по рассказам Жунуса, то ли и сами были наслышаны об акыне, но разговор их явно заинтересовал.
Сеит был осведомлен настолько, что обстоятельно поведал о бесчинстве, совершенном в Кошбике. По его словам, с Абаем разделались за то, что он, с одной стороны - выступил на стороне простого люда, земледельцев из рода Кокен, голи всяческой и бедноты, с другой - посрамил аруахов Тобыкты, унизил знатных людей, предал и оскорбил, как они считали, память достойного Кунанбая.
- Они даже хотели убить его! - с возмущением закончил Сеит. - Только вот не смогли завершить свой злодейский план.
- Собаки! - немедленно выругался Жунус. - Паршивые хищные звери!
- Кровопийцы! - поддержал его один из ямщиков. - Как они посмели поднять руку на Абая!
- Разве они пожалеют кого-то! - сказал другой. - Мало, что грабят караваны на большой дороге, жгут мирные селения, так они решились посягнуть на единственного среди нас благородного человека! Чистейшая, одинокая честная душа.
- А куда градоначальник смотрел? - вдруг подал голос сердитый ямщик с бурой бородой. - Ведь он же там был! Почему не защитил Абая, который, как ему известно, сам упорно защищает все русское?
- Этот-то как раз и вступился! - сказал Сеит, будто пытаясь обелить чиновника. - Не кто иной, как сам уездный глава и спас его, послал атшабаров, те стали палить из ружей... Получилось, что Маковецкий и спас Абая, когда его нещадно избивали.
- Такого просто не могло быть, - вдруг тихо сказал Девяткин. - Наверное, все оно было не так. Кунанбаева не станет защищать ни уездный начальник, ни любой другой. Он даже пальцем не пошевелит. Кто может защитить такого человека, как Абай? Только вы сами. Вот, например, ты! - Девяткин ткнул пальцем в грудь Сеита. - И ты! - тут он указал на буробородого ямщика и дальше, будто пересчитывая всех по очереди, указывал пальцем и говорил: «Ты! Ты!»
Подобные слова Девяткина немало озадачили казахов.
- Апырай! А ведь он верно говорит! - воскликнул Жунус, когда до него дошел их смысл.
- Стоящие слова! Точно сказано! - загомонили все.
- Конечно, стоящие! - подумав, сказал Сеит. - Только не радуйтесь так: это не в похвальбу вам, а в упрек сказано! И тебе, и тебе! - он тоже ткнул пальцем в ямщиков. - Доктор говорит, что Абай - защитник людей. Каких людей? Оразбая? Кроткое большинство. Так он говорил. А где оно, это большинство, когда на самом деле с ним случилась беда?
Ямщики молчали, прекрасно поняв слова Сеита, и Девяткин, достаточно в этом убедившись, заговорил снова, начав рассказывать о том, что видел собственными глазами в аулах Карашо-лак, Кенжебай и Жалыкбас, откуда он возвращался.
Раз в сумерках он зашел в дом пожилой женщины, у которой заболел ребенок. Это был один из беднейших очагов в ауле Карашолак. В углу, в полутьме сидел старик, он читал молитву, отвернувшись к стене, казалось, что он плакал, будто бы о том ребенке, который лежал тут же, больной... Но нет - как вскоре узнал Девяткин, печаль его была другого рода: старик услышал о беде, происшедшей с Абаем, и плакал от сострадания к нему.
В другом ауле он стал свидетелем такой картины: пять-шесть детишек, сидя возле молодого муллы, заучивали и громко повторяли стихи Абая. Когда урок закончился, они обступили муллу с вопросами: что за напасть случилась с акыном? И были весьма огорчены, когда мулла поведал им об этом.
В ауле Кенжебай есть одна хорошенькая девушка по имени Акбалык. В тот день, когда Девяткин посетил аул, к ней приехал жених, и в доме было большое веселье. Сидя среди гостей, Девяткин слушал, как невеста читает письмо Татьяны, ответ Онегина. Едва закончив чтение, она расплакалась. Когда ее окружили с расспросами, она сказала, что плачет из сострадания к Абаю. «Как казахи могли напасть на такого казаха? - вопрошала девушка. - И что за собаки хотят убить человека, из чьих уст льются такие золотые слова?»
О красавице Акбалык Девяткин рассказывал с особой теплотой:
- Девушка из далекого аула тронула меня больше всего. Надо же, как она любит и ценит его! Это меня и убедило, что именно степной народ защитит Абая, не даст его в обиду! Вот что я видел собственными глазами!
Разговор об Абае, начатый на первом пароме, с большой охотой продолжился и на втором, когда та же компания переправлялась через Карасу. Тут в беседу включился и Марков: охотясь и рыбача вдоль Иртыша, он не раз слышал о знаменитом акыне от казахов, как старых, так и молодых. Позже об этом разговоре Марков поведал и Павлову.
Все это случилось примерно через полмесяца после того, как Абай безвинно пострадал в Кошбике. Происшествие затем обросло многочисленными слухами, превратилось в легенду. Говорили об этом и в очаге Дамежан, и в лодке Сеила, и на пристани, где работали грузчиками Абен и Сеит. В бараке на Затоне, пристанище одиноких грузчиков, среди многочисленных рабочих порта люди вспоминали Абая добрым словом и, напротив, - с неприязнью и гневом клеймили Оразбая.
Прошел год, знаменитый палван Сеит отъехал из Затона в степь...
Переболев в конце зимы тифом, он только что встал на ноги и теперь, когда вскрылась река и по ней вновь пошли пароходы, должен был выйти на свою сезонную работу, которая была весьма тяжелой оттого, что каждому крючнику приходилось справляться за двоих. После болезни у Сеита уже не было такой силы, да и заработки последнее время стали почему-то ниже. Товарищи, такие, как Абен, посоветовали Сеиту выехать этим летом в степь, к