Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

На другой день в ауле рода Тогалак, куда прибыл Сеит, было весьма людно, так как наступил курбан айт: ровно в полдень ожидалось начало праздника. Люди из многочисленных окрестных аулов собрались здесь - в большинстве своем это были мирные кочевники, простые кроткие труженики рода Сак-Тогалак.

Эти приветливые и доброжелательные люди жили в дружбе, согласии, делились друг с другом, чем могли. Да и делиться-то им было особенно нечем: на этом большом стойбище, во всех его поселениях, не было видно ни одного богатого аула с белоснежными юртами, напротив, все сплошь состояли из серых, черных юрт или из рваных лачуг-шалашей. Все эти аулы теснились, располагаясь вокруг колодцев, на расстоянии не более одного выгона ягнят друг от друга.

Несмотря на всю эту бедность, ни один очаг не выставлял своих тягот в день курбан айта. Заранее подготовившись, гости привезли с собой все, что могли. В назначенный час, в самый полдень люди на своих конях и подводах въехали на вершину холма, поросшего густым ковылем, расположившись на западном его склоне, где не было камней.

Сюда и прискакал Сеит, в то самое время, когда здесь в полном разгаре шли всяческие соревнования: в одном месте джигиты стремились подхватить на скаку тенге с земли, в другом -готовились к кокпару. Его друзья, те, у кого он гостил все лето, также участвовали в джигитовке - это были молодые люди, небогатые, но уважаемые в своей среде за другое: ум и отвагу, умение хранить искреннюю дружбу, постоять за себя и не дать в обиду товарища.

Двое лучших друзей Сеита, его ровесники, летом проводившие с ним время в разъездах и гуляньях, один - Жомарт из рода Тогалак, другой - Омар из рода Сак, встретили его с радостью, но, увидев, как истерзано его тело, нахмурились, спешились и обступили Сеита. Это были двое лучших палванов, весьма известные в аулах, стоявших вдоль Еспеса. Они молча выслушали его рассказ...

Оба что-то решили про себя, их лица выражали твердость и непреклонность. Без тымаков, с распахнутыми воротами чапа-нов, Жомарт и Омар поднялись на вершину холма, Сеит шел за ними. Толпа, почувствовав недоброе, расступилась перед джигитами, каждый гадал, что это за люди, с какими вестями они пришли?

На вершине холма стояли самые уважаемые аксакалы и ка-расакалы родов Сак-Тогалак и Жуантаяк, среди них - Базара-лы. С ним рядом был силач Абди, близкий друг Сеита.

Сеит не стал говорить сам. Указав на него, Жомарт поведал Базаралы и другим пожилым сородичам об унижении, которому подвергли Сеита.

Жомарт сильно волновался, он почти кричал, вовсю матеря Оразбая, его приспешников, честил на чем свет стоит всех его предков и потомков, даже весь его скот. Люди, стоявшие на холме, не решались как-либо ответить на его слова, лишь молча переглядывались. Тогда в разговор вступил Омар.

- Почему вы никак не отзываетесь, аксакалы? - вскричал он со злостью в голосе. - Разве кому-нибудь из вас приходилось слышать о подобном унижении, не говоря уже о том, чтобы воочию увидеть такое? Неужто вы не отважитесь пойти на этого одноглазого? Неужто так и останемся тут, утремся и ничем не ответим на этот позор?

Тут снова заговорил Жомарт, затем, слово за слово, подскочили еще джигиты из аула, только что узнавшие о том, что случилось. Каждый кричал, размахивал руками, все наседали на аксакалов, которые все еще пребывали в нерешительности...

Тогда Жомарт, не прекращая кричать, подступил вплотную к Базаралы, которого хорошо знал, и заговорил с обидой в голосе, прося у него совета.

Он уважительно называл Базаралы нагаши, родственником по материнской линии, хотя и обращался к нему в крик. Базара-лы действительно мог считаться его родственником, поскольку матери многих людей рода Тогалак были из жигитеков. Подошел ближе и Омар: теперь они оба, обступив Базаралы с двух сторон, стали по очереди наседать на него, сердито крича, но все же называя его с почтением:

- Наташи, шайтан тебя побери! - воскликнул Омар. - Скажи ты что-нибудь, на худой конец!

- Дай нам совет, родной! - подхватил Жомарт. - Ты человек или кто? Говори, наконец, хоть на смерть нас пошли!

- Разве не видишь, что ждет твоих слов весь честной народ?

- Дай нам совет!

Базаралы прибыл сюда только вчера. Он не только приходился здешним джигитам нагаши - в этих аулах жили его сородичи и по отцовской линии. Базаралы был в сильном затруднении: как он может здесь что-то решать? Едва сдерживая слезы жалости к Сеиту, тихо сказал, обращаясь к Абди:

- Лучше умереть, чем слышать такое.

Базаралы видел, что взоры всех присутствующих обращены на него. Он стоял, стиснув зубы, тяжело и мучительно дыша: опять дало о себе знать сердце, оно забилось бешено, казалось, подпрыгнув к самому горлу.

Меж тем в толпе, после всех этих слов, сказанных отчаянными джигитами, нарастал ропот: аксакалы, карасакалы, подростки - все стали обращаться к нему:

- Пусть скажет сам Базеке!

- Пусть он и распорядится, что нам теперь делать.

- Он всегда решал самые трудные дела...

- Был некогда главой, предводителем людей.

Эти робкие возгласы перерастали в громкий, можно даже сказать, требовательный гул, хотя само решение, очевидно, как раз и перекладывалось на плечи Базаралы.

Тот прекрасно понимал состояние людей. Базаралы, будто опытный лекарь, всегда угадывал настроение народа, особенно, если это были простые степняки, люди земного труда. Вдруг, неожиданно даже для себя самого, он пришел к некой решительной, окончательной мысли. Он вскочил на своего большого коня, заметно возвышаясь над другими, поднявшись еще выше на стременах, чтобы было слышно всем людям вокруг, и громко заговорил:

- Уай, храбрые джигиты! Вы просите совета у своего нага-ши. Но сейчас ваш нагаши не тот, что прежде, он кусает себе пальцы от досады. Немощен он, ибо во власти болезни. Но недаром же говорят в народе: не повторяй деяний муллы, а сам делай так, как он говорит. Ваш нагаши говорит вам наоборот: не слушайте его болтовню о немощи его собственной, а поступайте так, как он поступил бы в ваши годы! О, братья, вы же прекрасно знаете, что делал я в таком случае! Так чего ж вы стоите? Разве вас самих не унижал Оразбай? Пусть и не так жестоко и нагло, как Сеита, но неоднократно, да и по всякому!

Базаралы прервал свою речь. Лицо его было сурово, глаза в щелку сузились от гнева. Толпа смотрела на него снизу вверх, растянувшись от самой