На встречу дня - Ежи Вавжак

Вслед за этим и состоялся тот памятный «разговор», вспоминая о котором сейчас Гжегож досадливо морщится. Гурный защищался тогда, как мог. Не воспользовался он лишь одним аргументом, который, быть может, как раз и убедил бы начальника: он не сказал, что хотел, замещая мастера, взять на себя все его обязанности и нрава, и всякие ангелы-хранители, и поводыри, которые в трудную минуту подскажут, что и как надо делать, ему не нужны. Гжегож был убежден, что так и только так может он проверить, на что способен, и по-настоящему овладеет профессией. Не учел он лишь одного: эта учеба могла дорого обойтись! Значит, в реализации правильного по существу принципа должны быть какие-то пределы разумного риска. И доверие к нему тоже должно иметь определенные пределы. Разумные пределы, которые не грозили бы нарушением ритма работы цеха.

— Кто вас уполномочил отпустить бригадира без ведома начальника пролета?

— Никто, я сделал это сам — предоставление отпуска рабочим входит в компетенцию мастера.

— Бригадир — это вам не какой-нибудь рядовой грузчик. Да и вы к тому же еще не мастер!

— С этой минуты я могу им не быть, но тогда был, и ничто этого факта изменить не может. Достаточно заглянуть в книгу рапортов.

— Но вы еще телок в этой работе, и лучшее тому доказательство — как вы загрузили печь. Вам даже в голову не пришло, что нельзя отпускать человека, который собаку съел на этом деле и не делает таких промашек!

— Отчего же вы тогда не назначили его вместо мастера?

— Не ваше дело задавать вопросы!

— Возможно, но вы и сами, конечно, знаете, что один человек, будь он даже семи пядей во лбу, не сумеет справиться со всеми обязанностями. Завалка у меня не удалась, это правда. Я вот выписал себе все плавки за последний месяц. Что же оказалось? Аналогичных случаев было четыре. Причем по вине тех самых мастеров, которые, как вы говорите, собаку съели на этом деле.

— С инженером Гурным вечно приходится вести такие дискуссии, — вспылив, вмешался начальник шихтового пролета, так как последнее замечание Гжегожа задевало и его.

— Вы мне не тычьте в глаза другими. — Мисевич повысил голос. — Отвечайте за себя! Оценивать их работу — это мое дело, а не ваше, уважаемый инженер, — закончил он с иронией. — Вам надо поменьше рассуждать, а больше заниматься делом и прежде всего — прислушиваться к требованиям начальников, иначе я вас мигом отсюда вышвырну. Липинский, — обратился он к начальнику пролета, — отзови Смолика из отпуска, и чтобы я не слышал больше ни о каком балагане на этом участке. А то смотри, доберусь и до тебя.

— Вот видите, — сказал начальник шихтового пролета, обращаясь к Гжегожу, когда они возвращались вместе в цех, — надо было слушать меня, дружище.

— Извините, но друзей я себе выбираю сам. — Гжегож отвернулся и пошел прочь, а Липинский от удивления раскрыл рот.

...И вот теперь он сидел, ожидая встречи, которая ничем не будет походить на прежние; если прежде это были, как правило, просто стычки, короткие схватки, то теперь ему предстоял затяжной бой с противником, обладавшим заведомым превосходством и умевшим его использовать.

— Слушаю, что там опять у вас стряслось? — Это «опять» было исполнено глубокого недовольства.

— Я по поводу несчастного случая с Гживной.

— Вы же, кажется, рассказали все комиссии.

— Кажется, да.

— Так в чем же дело, не понимаю?

— Этого несчастного случая могло и не быть. Это моя вина, — начал он и тут же понял, что начал с конца, с самой неудачной фразы. — Разрешите закурить?

— Пожалуйста... Ну, излагайте свою версию.

— Правду, — поправил Гжегож.

— Не важно, как мы это сейчас назовем. Я слушаю... Да, слушаю, — повторил он, видя, что молчание Гжегожа затягивается.

Подробно, стараясь ничего не упустить, Гурный рассказал обо всем. К нему пришло спокойствие. Правда, это было спокойствие человека отчаявшегося, желавшего во что бы то ни стало и полностью покончить со своим душевным смятением. Сделать это обстоятельно, не боясь последствий, сбросить с себя тяжкое бремя, ни от чего, собственно, не освобождаясь.

Молчание начальника цеха озадачило его, он еще не понимал, что́ заставляет этого человека терпеливо выслушивать его объяснения. Мисевич ни разу его не перебил, хотя в какой-то момент встал и подошел к окну, за которым, как на поле битвы, громоздились кучи лома, тянулись рельсы мостовых кранов, адски скрежетавших, от чего по коже пробегали мурашки.

— Это все? — Мисевич снова сел на стул.

— Все, — кивнул головой Гурный. — Дело за вашим решением.

— Я мог бы ответить коротко: кто виновен, установит комиссия или суд. И добавить: не морочьте мне голову своими самообвинениями, не уподобляйтесь сверхчувствительной кисейной барышне. Однако я не ограничусь такими заключениями, поскольку, — он на минуту задумался, — мне нравится ваше поведение. Так может поступить только порядочный человек... или глупец. Да, да, именно так. Если вы не знаете, какая между ними разница, то я охотно вам объясню. Человек глупый не может быть непорядочным, поскольку непорядочность требует ума, знаний, ловкости. Вы же со своими знаниями и порядочностью совершенно запутались. И у вас нет ни на грош воображения, если вам кажется, что такого рода позицией вы спасете мир, добьетесь действительно чего-нибудь полезного. Я не думаю, Гурный, что вы хитрите или пытаетесь самообвинением отвлечь от себя внимание. Нам не нужно ни то, ни другое. Прокурор, вероятнее всего, прекратит дело. Люди гибли здесь и прежде, и нет уверенности, что когда-либо вообще удастся исключить смертельные случаи. А потому они не должны повлечь за собой дополнительных жертв. Это никому не нужно. Как раз напротив: люди, в обязанность которых входит принятие решений, не должны бояться собственной тени.

— Я пришел к вам как к начальнику цеха, не за отпущением грехов и не за моральной поддержкой.

— Ладно, хватит заниматься глупостями, — потерял наконец терпение Мисевич, видимо, поняв, что его доводы не возымели никакого действия.

— Нет, мы не можем поставить на этом точку. Я виновен, но не я один... Дело не только во мне.

— Не понимаю?

— Мы все виновны в этом случае. И я не отступлю, пока степень виновности каждого из нас не будет четко и ясно определена.