Глаза Моны - Тома Шлессер
Анри и Колетта влюбились друг в друга до безумия. В тот день, когда они нашли на морском берегу остроконечные ракушки и скрепили ими свой союз, Колетта заставила Анри дать клятву: если когда-нибудь она решит умереть, он не станет мешать ей. Он поклялся. В 1960-е и 1970-е годы Колетта принимала активное участие в борьбе за разрешение эвтаназии. И хотя она никогда окончательно не отказывалась от религиозных воззрений, церковь и люди консервативных взглядов злобно клеветали на нее. Газетчики писали о ней всякие гадости. Но Колетту было не сломить. Она неутомимо боролась. Ее огорчало, что прогресс медицины, сам по себе, конечно, благотворный, приводил к парадоксальным эффектам. По мере того как медики находили средства продлить человеческую жизнь до восьмидесяти, ста, а то и больше лет, преодолевая человеческую природу, появлялось все больше нейродегенеративных заболеваний, превращавших последние годы жизни в невыносимую, затянувшуюся агонию. Колетта Вюймен старалась повлиять на общественное сознание. В некоторых странах, например, в Бельгии и Швейцарии, ей это удалось. Во Франции сделать это оказалось труднее, однако это не помешало ей присутствовать при подпольной эвтаназии, до последнего дыхания оставаясь рядом с теми, кто предпочел страданиям добровольную смерть, как добрый, сердечный помощник.
А надо сказать, Колетта была невероятно веселым, жизнерадостным человеком, ее всегда окружали друзья. Она любила покурить, выпить хорошего вина, лучше всех танцевала танго. Иногда вдруг увлекалась самыми неожиданными вещами и принималась коллекционировать разные вещи: камни, почтовые открытки, редкие ткани, подставки для пивных бокалов… Или те самые фигурки Вертунни.
Однажды зимним вечером у Колетты, которой тогда было уже за семьдесят, страшно разболелась голова, потом стали затекать и неметь руки и ноги. Она стала терять координацию движений, ронять то, что держала в руках, например, сигарету. Пошла к врачу и услышала приговор. Оказалось, что она заболела редкой болезнью, которая постепенно разрушала мозг и лекарства от которой не существовало, – это нечто среднее между болезнью Альцгеймера и Паркинсона, тоже носящее имя какого-то американского профессора. “Что ж, Господь Бог дает мне пинка – дескать, заждался, приходи скорей!” – говорила она, причем не просто обращала трагедию в шутку, но и правда так думала.
Вот тогда-то она и стала тренировать память с помощью фигурок. Каждой из них дала имя и придумала биографию. По утрам брала одну фигурку наугад и старалась все это вспомнить. Поначалу это было легко. Она доставала из коробки солдата, арлекина или прачку, никогда не ошибалась, память ее была свежа, как у ребенка. Может, врачи ошиблись?
Но однажды утром она запнулась на каком-то имени. Еще какое-то не вспомнила. А еще одно перепутала с другим. Болезнь одерживала верх, причем развивалась очень быстро. Приступы становились все сильнее. И наконец случилось нечто ужасное. Колетта достала фигурку лежащего на скамейке парнишки и вдруг поняла: она не помнит совсем ничего из того, что сама же о нем придумала; ни свинцовый человечек, ни его поза, ни скамейка, ни цвета, в которые окрашена фигурка, не вызывали в ее памяти ни малейшего эха. Дыра, пустота… Слова словно испарились, и вместе с ними исчез смысл всего окружающего. Сознание ее пошатнулось, еще чуть-чуть – и оно потонет в хаосе. И как только ум снова прояснился, Колетта решила, что настало время положить всему конец. Достойно и быстро. Пока она не превратилась в растение. Камилла была против решения матери, признаки деградации казались ей очень слабыми, и она злилась на отца за то, что он не пытается вмешаться и отговорить Колетту. Анри тоже был в отчаянии, но он дал слово любимой женщине. Все завершилось волнующей встречей друзей, они собрались за прощальной трапезой и подняли бокалы в честь уходящей. Колетта сияла, ничуть не боялась. Тогда она и напутствовала маленькую внучку: “Забывай все отрицательное, моя девочка, всегда храни в себе свет”. А потом отправилась в клинику, название которой Анри предпочел забыть.
Поезд застыл на месте. Мона тоже. Ей казалось, что все время, пока дедушка рассказывал, она не дышала. Словно окаменела, чтобы не дать прорваться потоку слез. Теперь, когда он замолчал, плотина должна была прорваться. Но этого не случилось. Потому что Мона услышала, как закрылась тяжелая дверь вагона. И увидела в окне большую надпись: “Экс-ан-Прованс”. Поезд дрогнул. Она судорожно схватилась за свой талисман и закричала:
– Диди, Диди! Мы проехали станцию! Забыли выйти!
– Не волнуйся, – тихо сказал Анри с легкой усмешкой.
– Но как же гора Сент-Виктуар?!
– Мы проедем немножко дальше.
Немножко дальше? Зачем? Куда же они едут? Удивительно, как это дед умеет всегда и везде подстроить какое-нибудь приключение! Люди, как дороги, бывают прямые, а бывают с поворотами. Анри принадлежат ко второй разновидности. Сент-Виктуар может подождать. Сначала они наведаются в другое памятное место.
Мона с Анри вышли из поезда в полусотне километров южнее. Табличка на вокзале гласила: “Кассис”. Они пошли по дорожке, ведущей к морю.
* * *
Какой свет! Предвечернее зарево заливало кроны высоченных пиний. Запах моря и прозрачный воздух мигом прогнали дорожное оцепенение. Редкие облака наливались золотым и лиловым цветом. Мона побежала к воде. Упоительное осеннее солнце уже не обжигало кожу, как знойным летом. Она остановилась, поджидая Космоса, который еле поспевал за ней. Солнце светило ей прямо в глаза. Мона долго глядела на него, даже не щурясь. Потом подобрала с земли палку и зашвырнула подальше:
– Космос, ищи!
Песик рванулся вперед, схватил палку зубами и гордо застыл. Что с ней делать, он не знал. То ли принести хозяйке, то ли сгрызть в свое удовольствие? Постояв в нерешительности, он все же подошел к Моне.
– Умница, молодец собачка!
Но где же Анри? Отстал. Вон позади виднеется его долговязая фигура. Такая подходит юноше или призраку. Догнав Мону, он нагнулся и сказал, дыша ей в затылок:
– Сейчас! Клянусь всем самым прекрасным в мире, сейчас.
Не успел он это произнести, как поднялся порывистый ветер. Мона недоуменно вскинула брови, но тут же поняла. Скопившиеся слезы, которые минутой раньше, в поезде, отступили, нахлынули вновь. Она с трудом овладела собой и кивнула.
Здесь, на этом берегу, шестьдесят лет тому назад Колетта и Анри дали друг другу зарок. Здесь они подобрали остроконечные ракушки и
