Дом на полпути - Фине Гробёль
Это невидимый дождь. Его не слышно на стеклах окон и лишь с трудом можно различить. Я всматриваюсь и замечаю: капли дождя, водяная пыль, волнение воздуха снаружи. Но этого дождя недостаточно для иссохшей земли. Он падает осторожно и мягко. Небо темное, деревья перед моим окном землисто-зеленые и изможденные. У Сары сегодня день рождения, и, когда я захожу на кухню, она счищает тесто с ногтей. Гектор сидит со стаканом сока, его волосы примяты, он говорит, что только проснулся. На мои вопросы он отвечает с запозданием. Его отвлекает что-то – но ни я, ни он сам. Стол украшен праздничными флажками, свечами, цветами. Из-под полотенца выглядывают несколько маленьких круглых булочек. По пиалам разлито варенье, и оно дрожит от малейшего движения. На кухне пахнет корицей и жженым сахаром, мои руки принадлежат мне. Надя приносит флаг на деревянной стойке и ставит его в центр стола. Она подходит к Саре, и они тихо разговаривают о чем-то, чего мне не расслышать. Сара качает головой, глядя перед собой. С длинной синей пачкой Pall Mall в руках она плетется по блестящему линолеуму к балкону.
Из коридора доносятся энергичные шаги Кирстин – она тянет за собой пылесос. На улице пасмурно и сыро, окна запотели от моего долгого душа. «Доброе утро, – говорит она, стуча в дверь, – готова к нашей большой уборке?» Как и в случае с готовкой, молодым жильцам полезно делать что-нибудь руками вместе с персоналом, что-нибудь из повседневной жизни, что может пригодиться позже, например убирать комнату. У нас с Кирстин не самые теплые отношения, я несколько раз убегала от нее в гневе и ругалась с ней – не знаю почему, но, когда я вижу ее светлые волосы, жестко торчащие в разные стороны, мне хочется сильно ударить ее по лицу. И я знаю, что дело не в ней как в человеке, но не могу сдержаться: сначала гнев охватывает мои колени, затем поднимается вверх по телу и заканчивается на кончиках пальцев, дрожащих, словно струны. И все же я стараюсь делать все, что в моих силах, потому что нуждаюсь в ней или вообще хоть в ком-то. Может быть, я даже полюблю ее пунктуальность, ее настойчивое требование обедать строго по расписанию. «Конечно, – отвечаю я с сигаретой в уголке рта, выдыхая дым в окно, одна рука свободно повисает, когда я поднимаю другую в приветственном жесте. «Ты уже завтракала? Хочешь булочку, которую я испекла?» Она стоит наполовину в комнате, наклонив голову и опираясь о стену. «Да, давай, – говорю я, откидываюсь назад и тушу сигарету. «Я мигом!» И я прикуриваю еще одну, чтобы окончательно проснуться. Здесь редко бывает грязно, но пахнет не очень приятно. Немного сладковато, приторно. Я прячу в комоде зловещие коробки. Одежда разложена по отдельным кучкам, она принадлежит не мне, а кому-то другому, кого я, возможно, убила. Без тошноты смотреть на это невозможно. И без головокружения тоже – может, все дело в цветовой гамме, в сочетании узоров, в чем-то, связанном с узнаванием и отвращением. В одно мгновение передо мной мелькают образы из другой жизни, которая могла бы быть моей. Я вижу, как одежда свободно и беззаботно свисает с гладкой фигуры, и испытываю стыд за то, что моим костям и органам приходится существовать в этом неудавшемся теле. И именно в этот момент Кирстин снова появляется в дверях.
«Уверена, что не хочешь оставить ничего из этих вещей?» – спрашивает она, когда мы сидим на кровати, наконец-то закончив разбирать мою старую одежду. Я пробегаю взглядом по кучкам: простой шерстяной свитер и пара легинсов из эластичного и блестящего материала одиноко лежат справа – в куче «оставить». Я не знаю, как соответствовать вещам, которые я ношу. Они одурманивают меня. «Да, совершенно уверена», – отвечаю я; солнечный луч падает на красное велюровое платье, и оно беззащитно блестит. «Возможно, в один прекрасный день ты соскучишься по этой одежде, – говорит она, подтягивая колено к подбородку и сдувая прядь волос с лица, – возможно, она снова тебе подойдет», – ее голос оживляется, тональность повышается, рот расплывается в улыбке, губы сжаты. «Этого уже не случится», – отвечаю я, встаю с края кровати и хватаю первое попавшееся из кучки слева. В самом низу я замечаю скромную хлопковую шапочку. Я подношу вещи на руках к окну и бросаю – одну за другой: наблюдаю, как они приземляются на парковку, словно цветы, оторвавшиеся от деревьев и усыпающие землю, или как клочки перьев – следы птицы, которую съела кошка.
У киоска я встречаю Вахида. Он передвигается легко, не глядя по сторонам, как медуза, которую, кажется, несут течения или волны. Сегодня первое число месяца, а значит, нам выдали деньги. Благодаря расписанию питания на неделю Вахид больше не голодает. Однажды он рассказал мне, как добровольно госпитализировался: это был способ получить ночлег и еду, когда в приютах для бездомных не хватало мест. Его глаза блестят, скрипучие руки прячутся в карманах, а лицо счастливо расплывается в улыбке при виде меня. «Эй, тоже идешь за ужином? Я лично не притронусь к еде, если ее готовил Гектор», – говорит он, раскрывая объятия для меня, пока пакеты со сладостями, газировкой Faxe Kondi Free и жирной упаковкой с шаурмой болтаются на запястьях. «Мне просто нужно было подышать свежим воздухом, – отвечаю я, положив голову ему на плечо, и тут нас прерывают жужжанье насекомых и рев пролетающего мимо мопеда. – А заодно думала купить Ritter Sport со вкусом йогурта». Может быть, что-нибудь еще, но пока не решила, что именно, может, газировку, сигареты, пирожные Karen Volf. «Конечно! Я подожду здесь, и пойдем обратно вместе». Я захожу в прохладу магазина и на этот раз не сомневаюсь, чего хочу, – я хочу всего и сразу: хочу проглотить все энергичными и жадными глотками, полностью отдаться количеству и консистенциям, вызвать физические изменения в себе совершенно добровольно. «С вас сто сорок семь крон, дорогуша», – говорит продавец и улыбается, складывая товар в белоснежный пластиковый пакет, пока я расплачиваюсь. «Я забыла сигареты – две пачки красного Pall Mall, спасибо», – и мы снова повторяем процедуру: товар в пакет, карта Visa в терминал. Вахид все еще ждет, когда я выхожу из киоска. Я прикуриваю сигарету для себя и одну для него. «Я курю только с тобой, ты ведь это знаешь, да?» – признается он, концентрируясь на дыме, как на лекарстве, затягиваясь, закрывая рот, а затем выдыхая. «Хорошо, что я могу научить тебя полезным привычкам», – отвечаю я, и мы заходимся таким громким смехом, что сидящие слева посетители ресторана оборачиваются на нас. «Если честно, не помню, когда в последний раз ел овощи, может быть, в 2002-м». – Вахид бросает окурок, открывает баночку Faxe Kondi Free и делает глоток. Мы проходим через двор к черному входу, здесь непривычно тихо: коммунистический фестиваль закончился, лишь несколько детей еще не спят и носятся тут. «У тебя есть ключ?» – спрашивает Вахид, но мне не приходится искать, потому что одна из наставников § 108 открывает нам дверь резким толчком. «Вижу, у вас была удачная вылазка», – говорит она, слегка наклонив голову. Вахид что-то бормочет, я не смотрю на нее. Когда мы заходим в лифт, он нажимает на пятый этаж, а я – на шестой, и мы едем в полной тишине.
ЭСТ, электросудорожную терапию, принято считать эффективным и относительно безобидным методом лечения очень тяжелых депрессий и психозов. Ее никогда не предлагают в качестве первого средства, а скорее как альтернативу для пациентов, которым медикаментозное лечение не приносит практически никакого результата. Можно назвать это крайней
