Мальчик с чёрным петухом - Штефани фор Шульте

были холодные светлые глаза, как и у его животных. Он не обращал внимания на то, что скажут люди. То он, шумный и дружелюбный, жонглирует яблоками, которые потом раздаёт ребятишкам. То жонглирует яйцами, которым потом неожиданно позволяет упасть и разбиться. А то передразнивает каждого, и никто не чувствует себя в безопасности от его немой шутки, с которой он подкрадывается сзади, подражая бедняге выражением лица, походкой и позой так, что их двоих не отличить друг от друга.

На сей раз он соорудил неустойчивую конструкцию из узких досок, лестниц и колец, на которых балансировал перед козами, а те стояли и глазели на него.

– Что ты делаешь? – спросил Мартин.

– А что я такого делаю? – переспросил Томанс. Он уже знал мальчика. Хоть какое-то разнообразие среди туповатых насельников замка.

– Ты лезешь наверх, – сказал Мартин.

Томанс как раз достиг на этой зыбкой пирамиде такого места, на котором мог уместить одну ступню перед другой. Перекладина под ним прогнулась. Всё сооружение в целом казалось шатким, способным сохранять устойчивость не дольше одного мгновения. И этим мгновением надо было успеть воспользоваться. «Как будто этот шут прошёл обучение у художника», – подумал Мартин.

– А для чего ты это делаешь? – спросил мальчик.

– Я хочу научиться понимать коз, – сказал шут и упал с перекладины. Тут же поднялся на ноги и отряхнул штаны. – Козы думают постоянно, если ты хочешь знать. Сказать тебе, о чём они думают? Они думают: ме-е, ме-е и ме-е, а иногда ещё ме-ме-е. Да, – вздохнул он, – это нечеловечески умная скотина. – Он пошуршал маленьким кисетом, который болтался у него на поясе. – А кроме того, они любят морковку.

И вот уже первая коза запрыгивает на сооружение и взбирается по нему без всякого видимого усилия. За ней следует вторая и так же успешно проделывает путь наверх. И только трёхглазый козёл отказывается влезать.

– Это из-за его третьего глаза, – объяснил Томанс и утешительно потрепал животное по загривку. – Он не может правильно смотреть перед собой, зато видит будущее.

– Что, правда? – спросил Мартин и снискал ошеломлённый взгляд шута.

– А ты не знал? – Томанс стиснул голову козла между ладонями и сказал животному в ноздри: – А расскажи-ка мне, великий мастер, про будущее этого мальчика.

И стал прислушиваться, и Мартин тоже прислушался.

– Ты слышишь его ответ? – шёпотом спросил шут.

– Да, слышу, – прошептал Мартин.

– И? Что он говорит? – спросил Томанс.

– Ме-е, – ответил Мартин. – Он говорит ме-е, ме-е, а иногда ещё ме-ме-е.

Томанс разразился смехом, заметно преувеличенным. Но, может быть, он и правда за последние лет пять не слышал ни одной умной мысли, ни одной находчивой шутки. И даже собственные озарения стали посещать его всё реже. Мартин даже немного обиделся. Разве так уж обязательно принимать детей за идиотов? Разве он в свои небольшие годы не заглянул уже во все бездны? Но, может быть, ещё и не во все. А если и есть ещё одна, которая потребует от него всё, что ещё осталось, то она разверзнется перед ним именно здесь, в крепости. Это он точно знал.

Томанс протянул ему морковку. Теперь они оба жевали и смотрели, как козы взбираются на шаткую пирамидку.

– И чем ты здесь занимаешься? – задал очередной вопрос Мартин.

– Я развлекаю герцогиню, – ответил шут. – Время от времени её тянет повеселиться, тогда призывают меня, я являюсь и довожу её до смеха, до слёз, до удивления, и после этого я с моими козами могу жить по-княжески, спать на золотой кровати и пить мёд.

Томанс бросил огрызок морковки козе.

– Спать на золотой кровати, – насмешливо повторил Мартин.

– Да, чёрт возьми. Посмотри на меня. Разве я этого не заслуживаю? – возмутился Томанс, оттягивая пальцами свои штанины, задубевшие от грязи. – Шуты всюду желанные люди, они прямо-таки короли среди королей. Но только не здесь. Не на этой Богом проклятой горе.

– Почему же ты не уходишь куда-нибудь в другое место? – спросил Мартин.

– Не так это просто – взять и уйти.

– Но я же ушёл, – сказал Мартин.

Томанс помотал головой.

– Мне никогда не уйти. Разве что я научусь летать, только тогда смогу покинуть эту крепость, – сказал он. И добавил: – Идём. Я покажу тебе лучшее место и причину, почему не могу отсюда уйти.

21

Мартин быстро понял, что у шута такие же пути и такие же тяготы, как у крестьянина, возчика или мельника. Надо содержать подмастерьев. Надо их поучать, давать им затрещины и напоминать, когда у них очередная репетиция. Мартин прошёл за ним по всем этим кругам. Томанс выискивал, чем бы поживиться. Они заглянули к Ханзелю, уж там всегда можно было раздобыть кусок мяса.

– Ты подсунул мне порченую муку. Она такая старая, что уже может сама бегать, – ругался Томанс, вытряхивая Ханзелю под ноги муку, в которой кишели личинки. – Я хотел испечь из неё хлеб, а не рыбу ловить на этих червей.

Томанс постоянно в движении. У него полно дел. В промежутке между двумя покупками он подпускает похабную шутку – такую, что торговец в улыбке обнажает свою ущербную челюсть, а женщины краснеют. У ребятишек из ушей он ловкими пальцами извлекает цыплят, а из носа вытягивает колбаски. Кажется, для него это важно – повеселить их. Его всегда видят в сопровождении коз. Он что-то мастерит в своём сарайчике и испытывает свои изобретения, и кажется, что он никогда не был никем и ничем, кроме как шутником в двухцветных штанах. А у него, оказывается, есть дом в самом конце улочки, у края крепости. Дом, и в этом доме его кто-то ждёт.

Дверь им открыла девушка, а может, и юная женщина, Мартин не мог бы точно определить. Лицом она походила на симпатичного шалуна без возраста. Нос коротенький, а рот, наоборот, неестественно большой. Глаза выпученные, уши оттопыренные. Спутанные как попало волосы. Маленького роста. Она обняла шута и долго держала его в объятиях. Потом Мартина.

– Наконец-то вы пришли, – сказала она так, как будто уже что-то знала про Мартина, как будто не видела шута целую вечность.

– Это Мария, – представил он её. – Моя сестра.

– Какая при тебе красивая птица, – сказала Мария. – Это кто?

– Петух.

– Петух. Как чудесно. Действительно необыкновенно. Входите же в дом, – пригласила она.

Мартин вошёл за ней в сумрачную комнату. Там было холодно. Камин стоял остывший, без огня. Со стен падали клопы.

– Садись же. – Мария подвинула к Мартину стул. Но стул был завален всякой всячиной. И всюду в комнате лежали вещи, не имеющие, казалось бы, никакого смысла.