Охота за тенью - Якоб Ведельсбю
Мне удается вернуть «фиат» к жизни, я включаю заднюю передачу, даю газ, мы выскакиваем из сугроба и скользим обратно, вниз по склону. Покрышки уже не цепляют, и я стараюсь хотя бы держаться подальше от края дороги, за которым обрыв. Там темнота совсем чернильна и бесконечна. Потом раздается удар, скрежещущий звук, и автомобиль сильно дергает — значит, мы провалились задним колесом в кювет, идущий вдоль дороги. Я выбираюсь из машины и вынужден констатировать, что без посторонней помощи нам отсюда не выбраться.
— Может, мы сможем ее приподнять? — говорит Йохан и берется за бампер.
Мы тащим и толкаем, но даже наших объединенных усилий недостаточно. Снова садимся в машину, и я включаю «аварийку». Мобильный Йохана по-прежнему не ловит сеть. Я ставлю климат-контроль на минимум, чтобы не расходовать бензин, и слежу за уровнем топлива — стрелка уже в красной зоне. Мимо нас никто не проезжает, и мы беседуем о том, что дорогу, видимо, закрыли внизу, в долине, из-за возможного схода лавины. Меня посещает мимолетная мысль о возможной опасности нашего положения, но я гоню ее от себя. Паника — наш первейший враг, а нам ни в коем случае нельзя замерзнуть здесь насмерть, когда уже столько сделано и у меня на руках самый важный материал за всю мою карьеру.
Включаю «дворники», прислушиваюсь к жужжанию движка и вдруг слышу стрекот цикад. Они не затихают ни на секунду. По крайней мере, в Гоа. Я лежу в постели, жду рассвета. Сквозь щели в окнах тянет прохладой. Я поднимаюсь. Покрытые росой листья на деревьях блестят в слабых утренних лучах солнца. Аромат сирени касается моих ноздрей, и я иду по тропинке, змеящейся по горному склону. Тут и там она отмечена предупредительными знаками. Между валунами валяются ветки и черно-серые листья, верхушки деревьев шелестят на ветру, и неподалеку низвергается в долину водопад. Я непременно хочу забраться на самый верх, где деревья уже не растут, скалы обнажены, а ветер тонок и холоден. Футболка липнет к спине, я останавливаюсь и ловлю ртом воздух. В эти мгновения солнце балансирует на кромке долины, наведя сверкающий луч своего прожектора на несколько прижавшихся друг к другу деревьев на склоне, потом луч скользит дальше по блестящему граниту и достигает бесшумно рушащегося вниз водопада. Теперь деревья поднимают свои ветви, птицы расправляют крылья и два бурундука с пушистыми хвостиками скачут по кругу. Я добираюсь до скошенного, голого скального массива и тут замечаю орла, плавно совершающего свой первый утренний облет. «Петер, Петер!» — зовет меня чей-то голос.
Поворачиваюсь к Йохану. В это мгновение мотор кашляет и глохнет. Больше машина не заводится.
И тут крадучись вползает холод, просовывает свои посиневшие кривые пальцы под одежду и шевелит ими там, касаясь кожи.
— Нам нельзя здесь сидеть, мы должны двигаться, чтобы сохранить тепло, — говорит Йохан. — Если мы пойдем по этой дороге, то рано или поздно придем в долину. Там должны быть жилые дома.
Оставляю ключи от машины на переднем сиденье — на тот случай, если мимо проедет эвакуатор, забираю с заднего сумку и выбираюсь на холод.
Ветер без устали швыряет в лицо острые, как нож, кристаллики льда, пока я тяжелым нешироким шагом спускаюсь вслед за Йоханом по горному склону. Заграждение из камней, которое отделяет полосу дороги от неизвестности, скрыто под снегом, и невозможно понять, где начинается обрыв в темноту.
Внезапно Йохан издает вопль и исчезает в снегу. Я резко останавливаюсь и чувствую в этот миг, как что-то внутри меня рушится. Мечта еще об одном успехе в документальном кино предстает идиотским и эгоистичным замыслом, в который я заставил себя поверить, делал вид, что смогу воплотить его в жизнь, и теперь это стоило Йохану жизни! Я фантазер, опустившийся неудачник, утративший почву под ногами, порхающее в облаках чудовище, полное непоколебимого желания подниматься по карьерной лестнице. Я опускаюсь на колени, осторожно наклоняюсь вперед и стараюсь разглядеть, что там внизу, в этой снежной дыре. Йохан сидит верхом на ветке в каком-нибудь метре от меня и машет рукой. Даже сумка с камерой по-прежнему у него на плече. Облегченно вздыхаю и машу ему в ответ. Ветви дерева совсем рядом с краем обрыва, крону всю завалило снегом. Холода я уже не чувствую.
— Мне ни за что не вылезти обратно, — констатирует Йохан, охватывает ногами ствол и скользит по нему вниз. — Спускайся сюда! — кричит он, оказавшись на земле.
Я ложусь на живот и сползаю ногами вперед в дыру, нащупываю опору, на которую могу встать, и хватаюсь руками за верхние ветки. Вскоре я уже тоже еду по гладкому стволу вниз. Наше дерево не единственное тут — они стоят бок о бок, образуя подобие и́глу, а снег лежит слоем метровой толщины на их кронах.
Мы идем или, скорее, скользим от дерева к дереву, выбираясь из-под крыши «и́глу» и спускаясь дальше по склону. Наконец местность становится немного более пологой, и мы выходим на поперечную дорогу, которая серпантином уходит вниз к подножию горы. По обеим сторонам дороги — засыпанный снегом кустарник.
Я шагаю все тяжелее, и напряжение воли тут бессильно. Двигаюсь в смутном параллельном мире, и скоро сил не останется вовсе.
Мне хочется усесться в эту мягкую белоснежность и отдышаться.
— Смотри! — неожиданно вскрикивает Йохан.
Проходит несколько мгновений, прежде чем картинка запечатлевается на моей сетчатке, но вот я уже вижу впереди темную тень и стремительно возвращаюсь обратно в реальность. Мы семеним в направлении хижины, построенной из гладких ошкуренных бревен. Я берусь за медный дверной молоток. Никто не открывает, и только сейчас я замечаю, что окна черны, как уголь, и мне даже мерещится запах недавнего пожара. Гостеприимная семья не выходит к нам, не приглашает в дом, не усаживает у камина, в котором потрескивают березовые поленья, не укутывает теплыми пледами и не сует в руки кружку обжигающего глинтвейна.
Вслед за Йоханом обхожу дом
