Человек, который любил детей - Кристина Стед
– И в чем тут юмор?
– Ха-ха-ха, ха-ха-ха, – проревел Берт, – не понимаешь! А вот еще: сидят на дереве две маленькие пташки, и одна говорит: «Это Гитлер». А вторая: «Чего же ты ждешь?»
– Вот идиот! – рассмеялась Хенни. – О, с тобой не соскучишься, это точно. Твоей юной мисс не понравилось, что я позвонила. Я слышала, что она сказала!
– Еще бы! – со смехом воскликнул он. – Я велел ей прикрывать трубку рукой, когда она глупости свои болтает. – «И сколько ей лет?» – спросила малышка. «Тридцать два или тридцать три», – ответил я. «Ну а я что говорила? Старуха и есть старуха, – заявила она. – И чего ей надо?» – «Эта женщина – леди, – сказал я ей. – Ты таких в глаза не видела». Я не скажу, что она ответила: это не для ушей истинной леди.
– Но тебе очень хочется, – поморщилась Хенни. – Я бы выпила чего-нибудь крепкого. Сволочи эти церковники и спесивые бонзы, принявшие «сухой» закон. У самих-то, поди, погреба ломятся от спиртного.
– Старый добрый Синай, старый добрый Дженкинс Хилл[27], – вскричал Берт, – должны же были сделать столицу безопасной для лупоглазых туристов! Уверен, твой Сэмюэль Праведник считает, что они поступили верно.
– Разумеется, – пожала плечами Хенни. – Он думает, если б ему удалось встретиться и полчасика поговорить с президентом Рузвельтом, тот запретил бы алкоголь в Белом доме на весь срок своего пребывания у кормила власти. Он уверен, что Вудро Вильсон был Господом Всемогущим, потому что именно в годы его правления был введен «сухой» закон. Иногда мне кажется, что я жила в Белом доме – или что так думает Сэмюэль… – Она снова передернула плечами. – Не понимаю, почему он не пошел в политику, с его-то даром к болтовне и любовью к зеленым лужайкам!
Берт удивленно рассмеялся.
– Сколько пафосу! Все рассуждает о высших слоях и материях. И чего он не выбрал себе в жены другую женщину ради своего же блага?!
– Может, еще выберет, – утешил ее Берт.
Хенни горько рассмеялась.
– Знаешь, какое у него любимое высказывание? «Мой добрый генерал, для женщины и для мужчины имя их доброе – сокровище души»[28]. У него есть все: дети, папины деньги, тепленькая должность, связи и репутация во властных структурах! – Она смущенно хохотнула. – И при этом он считает, что мужчины должны вступать в брак девственниками!
– Да чтоб мне провалиться!
– Первая наша ссора случилась именно из-за этого. Я просто ему не поверила! А теперь верю. И вдобавок к этому все остальное – в карты не играть, неприличные анекдоты не рассказывать, не пить, не курить, увлекательных книг не читать. Когда мы поженились, у него было больше четырех тысяч книг, и среди них – ни одного романа! Он так отчитал меня, застав с библиотечной книгой, которую дала мне Хасси, что я целых полгода не решалась открыть какой-либо роман. Но как и для всех лицемеров и подлецов, если книга в другой обложке, тогда можно. Он разрешает родной дочери читать о всяких буйствах и помешательствах – о припадках монахинь в монастырях, которым привиделся Сатана со всеми его причиндалами, о спаривании животных и о старинных обычаях, царящих в крестьянских хозяйствах Европы, и одиннадцатилетняя девочка штудирует всю эту дрянь, потому что это, видите ли, наука! Своим непрерывным чтением она просто сводит меня с ума. А гонору сколько! Еще один Великий Я-Я выискался. Вечно уткнется носом в книгу. Меня так и подмывает выхватить у нее эту гадость и засунуть ей в глаза, в ее болтающуюся башку. Так и хочется сварить все эти мерзкие книги в тазу для варенья и заставить обоих сожрать эту гнусь. Вот уж будет пир ученья, о котором он постоянно твердит! Хочу увидеть, как их большие животы пухнут от этих поганых научных книг, подобно тому, как моя голова пухнет от его болтовни… – Хенни внезапно умолкла, переводя дух. Берт смиренно поедал устриц и пил вино.
– Твоя ошибка, юная Генриетта, в том, что ты постоянно думаешь об этом, – произнес он после короткой паузы. – Возьми вот меня, – увещевающим тоном продолжал Берт. – Что, если бы я расстраивался из-за того, что мой папаша ни разу в жизни цента не заработал честным трудом, а постоянно клянчит деньги у меня, своего сына, а?
– Знаешь, Берт,– снова заговорила Хенни, чуть заметно дрожа,– порой как подумаю, что он топчет мою жизнь, пребывая при этом в полнейшей убежденности, что, раз он прочел несколько заумных книжек, то этого достаточно, убить его готова, еле сдерживаюсь. Сжимаю кулаки, чтоб не вцепиться в его сальные соломенные волосы или не запустить чем-нибудь в его болтливый рот, из которого вечно хлещут хвастовство или ор. Если б я могла убить его и его девчонку,– продолжала она,– я бы с радостью отсидела срок в тюрьме. Но что станет с моими детьми? Их отдадут в приют? Разве такое можно допустить? Даже подумать страшно. У Хасси всего один ребенок, а она мне все твердит: «Нужно уметь находить компромиссы!» Но ей-то самой не приходится идти на компромиссы. Ее кроткий тихий муж – крыса c содранной шкурой – все время где-то гуляет, торчит в барах со всякими странными типами, а она сидит дома и ведет их бизнес. Что она может знать о компромиссах? Советует мне идти на компромиссы, а сама ведь ни за что не пойдет на компромисс. Он вечно глаголет о равенстве, о правах каждого. А мне так и хочется крикнуть ему: а как же права каждой? Хорошо быть великим демократом, когда у тебя есть рабыня, об которую можно вытирать ноги. Мне приходится набивать старые матрасы, потому что у нас нет денег на новые! Взгляни на мои руки!
Она выставила перед собой огрубелые ладони. На потемневшей от въевшейся грязи коже местами виднелись светлые пятна, оттертые жестким мылом.
– И это еще я каждый день мажу их кремом, – с горечью сказала она. – В журналах пишут: ухаживайте
