Завтра, завтра - Франческа Джанноне
– Ты что, язык проглотил? – пошутила она, когда они вышли на площадь перед кинотеатром.
Лоренцо поднял голову.
– Извини, я думаю о фильме, – ответил он рассеянно и затянулся сигаретой.
– И?..
– Это настоящий шедевр, просто откровение, – сказал он.
Она улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
– А что тебе понравилось больше всего?
Лоренцо выдохнул дым.
– Больше всего меня поразило полное отсутствие сентиментальности и риторики, хотя фильм рассказывает драматичную, жесткую историю, – объяснил он. – Это как документалистика… Мы следим за повседневной жизнью героя, видим, как он сталкивается с непониманием в школе, с родителями, которые не умеют любить, с обществом, которое только и делает, что подавляет его…
– Да. Фильм ставит перед нами те же вопросы, что ежедневно задает себе любой тринадцатилетний подросток.
– Именно так! – воскликнул он.
– Меня впечатлила сцена с психологом, – сказала Дориана, направляясь к машине. – Ты заметил, что в ней нет контрплана? Будто режиссер хотел подчеркнуть одиночество Антуана, его непонятость…
Лоренцо молчал, пораженный ее наблюдательностью. «Мне еще никогда и ни с кем не доводилось так говорить о кино», – подумал он. Анджела никогда не была внимательной или увлеченной зрительницей, и ему каждый раз приходилось разжевывать ей смысл фильма, объяснять тот или иной кадр, который она неизменно упускала.
– А каков финал! Словно побег от реальности, обрывающийся у моря… – протянула Дориана.
– Да. И крупный план, взгляд, полный тоски, – добавил он. – Просто душераздирающе.
Они продолжали обсуждать фильм всю дорогу и сошлись во мнении, что он чем-то напоминает неореалистические картины, но в то же время во многом от них отличается. Хотя Трюффо, как отметила Дориана, и начинал с этого направления, его новый фильм открывал зрителю нечто совершенное иное, отличное от неореализма.
– Ну, вот мы и приехали, – сказал Лоренцо, заглушив мотор.
Он повернулся к Дориане и улыбнулся.
Она ответила ему улыбкой и слегка пожала плечами.
– Подожди, я помогу тебе выйти, – сказал он.
Лоренцо открыл дверцу автомобиля, подал ей руку и проводил до двери.
– Спасибо за приглашение, – сказала она, доставая из сумочки ключ. – Надеюсь, ты пригласишь меня еще.
Она посмотрела на него, и в ее зеленых глазах заплясали искорки.
– Обязательно. Смотреть фильмы с тобой – одно удовольствие, – ответил он. – До скорого, Дориана.
Она все еще смотрела на него, держа ключ в руке, и как будто не решалась открыть дверь.
– Ну, я пойду… – пробормотал Лоренцо.
Слегка разочарованная, Дориана кивнула и вошла в дом.
Вернувшись в машину, Лоренцо откинулся на сиденье и глубоко вздохнул. Он вдруг почувствовал странное беспокойство, словно только что стоял на краю пропасти и чудом избежал падения. Он провел рукой по растрепанным волосам, сжал сигарету в зубах и уехал.
* * *
В темноте Аньезе никак не могла попасть ключом в замок.
– Черт, я совсем ничего не вижу…
– Подожди, я подсвечу, – прошептал Джорджо, направляя луч фонаря, который он, если можно так сказать, кое-где ненадолго позаимствовал.
Аньезе была непреклонна: включать свет на фабрике ни в коем случае нельзя, это слишком рискованно. Нужно придумать что-то другое. Джорджо, немного поразмыслив, нашел выход: он вернулся на корабль и перерыл всю каюту, пока, наконец, не нашел в шкафчике фонарь Бачиччи. «Утром верну, он даже не заметит», – решил Джорджо.
Аньезе медленно, стараясь не издать ни звука, распахнула ворота. Вокруг царила тишина, глубокая, как сама ночь, поблизости не было ни души. Освещая дорогу фонарем, они вошли на фабрику. Сердце Аньезе бешено билось: весь день она не могла избавиться от страха, что их поймают. «Если нас поймают, – думала она, – Колелла вышвырнет меня с мыловарни, а потом сдаст в полицию». «Ну кто может нас увидеть в такой глуши посреди ночи? Успокойся, все будет хорошо», – уговаривал ее Джорджо. «Наверное, он прав, – решила Аньезе, – я напрасно беспокоюсь».
Она поднялась наверх и зашла в раздевалку, чтобы надеть комбинезон и шапочку.
– Мне тоже в это облачиться? Я буду само очарование, как думаешь? – ухмыльнулся Джорджо, скрестив руки на груди.
Аньезе открыла дверь шкафчика.
– Ну, шапочку все же придется надеть, – ответила она с абсолютно серьезным видом. – Если в смесь попадет волос, придется все переделывать.
Джорджо схватился за голову.
– Эй, ты что, у меня пока что не выпадают волосы! – нахмурился он. – Я еще молод.
Аньезе рассмеялась, прикрыв рот рукой.
Они вернулись на первый этаж, она – в рабочей униформе, он – в шапочке.
– Чувствую себя nescio[15] с этой штукой на голове, – пробормотал Джорджо.
Аньезе обернулась, улыбнулась ему и сказала деловым тоном:
– Итак, для начала приготовим раствор. Нужно включить вон тот котел справа, самый маленький.
– Я включу, – отозвался Джорджо. – Ты, наверное, еще не знаешь, но я настоящий специалист по котлам. Если на корабле выходит из строя котел, меня всегда зовут посмотреть, в чем дело.
Когда котел заработал, Аньезе поднялась по лесенке к верхнему краю, но Джорджо неожиданно направил фонарь ей прямо в лицо, чуть не ослепив.
– Не двигаться! – скомандовал он басом. – Это ограбление! Кошелек или жизнь!
Аньезе застыла и расхохоталась.
– Ну, теперь ты точно выглядишь nescio!
– Я ведь сказал это на диалекте, ты же его не знаешь, – засмеялся он.
– А вот и знаю! Я догадалась, что это значит «глупо».
– Браво! Ты начинаешь понимать лигурийский. Я тобой горжусь.
Аньезе надула губы и вернулась к котлу. Она залила туда оливковое масло и другие растительные жиры и, когда они расплавились, стала понемногу добавлять каустическую соду.
– Вот, теперь оставим все это вариться, а потом продолжим, – сказала она, спускаясь по лестнице, которую Джорджо придерживал снизу. С каждой ступенькой Аньезе чувствовала, как ее окутывает странное спокойствие, словно страх внезапно рассеялся, как пар, который поднимался от котла и растворялся под потолком мыловарни.
– У нас есть время на один, нет, даже на два поцелуя, – сказал Джорджо, притягивая ее к себе и снимая шапочку.
Аньезе улыбнулась, закрыла глаза и позволила ему себя поцеловать.
– Возьмешь меня на танцы в следующий раз? – спросила она, уютно устроившись в его объятиях.
Джорджо уткнулся подбородком в ее макушку.
– Зачем ждать следующего раза? – ответил он. – Можем потанцевать прямо сейчас. Здесь.
Аньезе подняла взгляд.
– Здесь? А как же музыка?
– Музыку я беру на себя, не переживай! Какую песню желаешь заказать?
Она улыбнулась.
– «Лунный загар», – не колеблясь ни минуты ответила она.
Тогда Джорджо поставил фонарик на пол, направив луч вверх, и, обняв Аньезе за талию, начал тихонько напевать, медленно покачиваясь из стороны в сторону:
Загорелые, все в пятнах,
краснокожи до багрянца,
девушки на солнце загорают…
– О Боже, да тебе же медведь на ухо наступил!
Джорджо в ответ запел еще громче.
…но одна загорает в лучах луны…
– Тише ты! – шикнула Аньезе, смеясь.
Джорджо закружил ее в танце. Оба принялись отплясывать твист, а Джорджо продолжал петь, не попадая в ноты.
Вдруг они остановились и, расхохотавшись, бросились в объятия друг друга.
– Хватит, хватит! Давай вернемся к работе, – сказала Аньезе, смеясь, и снова натянула на голову шапочку.
Было уже чуть за полночь, когда Джорджо, следуя указаниям Аньезе, закрепил трубу и направил горячий поток мыльной массы в смеситель.
Затем он спустился вниз, подошел к ней и, слегка касаясь ее спины, смотрел, как она сосредоточенно и уверенно добавляет в смесь наполнители, объясняя по ходу, для чего предназначен тот или иной ингредиент.
– Силикат – это коллоидный пластификатор, – говорила она. – А канифоль получают из живицы ели и кедра…
Он кивал, хотя на самом деле не понимал ни слова.
Добавив ароматические эссенции, Аньезе протянула ему синий пузырек.
– А теперь ты добавишь краситель, – сказала она. – Этот оттенок называется «циан». Цвет морской волны и цвет твоих глаз, – добавила она с улыбкой.
– Я? Ты уверена? А если я сделаю что-нибудь не так и все испорчу?
– Ты ничего не испортишь,
