Собаки и волки - Ирен Немировски

– Мадам Мими, она хочет уйти от меня?

– Она не говорила со мной о тебе.

– Значит, она добилась своего, – тихо и горько сказал он.

Мадам Мими обхватила себя руками и, словно старая сивилла в трансе, заговорила низким голосом, который так мало походил на ее обычный живой, высокий тембр, что слышать его было удивительно:

– Ах, как же вы похожи! Вы из тех, кто не может равнодушно пройти мимо закрытой двери, не попытавшись хитростью или силой проникнуть туда, куда Бог запретил вам заходить. Вы ждете! Вы ждете благоприятного случая или стучите и стучите, пока не вам не откроют… Ты всегда был таким, Бен, и твоя жена похожа на тебя. Вот так ты ее заполучил, и вот так она…

Бен закрыл глаза. Слова старухи доносились до его ушей как далекий гул. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Он угрюмо повторил:

– Она уйдет от меня?

– Послушай, – сказала мадам Мими, наклоняясь к нему и беря его руку в свою, сухую и легкую, как птичья лапка, – ты всегда знал, что она тебя не любит. Она не для тебя: Ада – это…

– Я тоже, – горько и надменно сказал он. – Дайте мне несколько лет, и у меня будет многое, я буду управлять людьми, которые сейчас считают меня грязью на своих ботинках.

– Она не любит тебя.

– Она холодна как камень, – пробормотал он.

– Нет, Бен.

– Если бы она только… осталась со мной. Я больше ни о чем не прошу. Я бы позволил ей… жить с Гарри… Так ведут себя цивилизованные люди – и это прекрасно, – иронически и горестно сказал он, – но потерять ее… невыносимо. Она всегда была со мной. Вы же знаете… В детстве мы спали в одной комнате. Я просыпался и смотрел на ее черные волосы на соседней кровати. Мы вместе гуляли по улицам нижнего города. Я никогда не был по-настоящему несчастен или покинут, потому что знал, что она со мной. Она не может меня бросить.

– Замолчи, – сказала мадам Мими, – они пришли.

24

Ада и Гарри вошли вместе, громко разговаривая и смеясь. Этот смех вызвал у Бена одновременно гнев и изумление: он так редко слышал, чтобы Ада смеялась. Она всегда была замкнутой и молчаливой, погруженной в свои фантазии. Теперь она вернулась на землю, подумал Бен, глядя на нее. Одета она была все так же просто, почти бедно, но казалась счастливее – и женственнее, и в то же время моложе, ее лицо было как будто озарено ярким, нежным светом, который угас, как только она заметила Бена. Мужчины молча смотрели друг на друга.

– Я вернулся, – сказал Бен. – Уходите.

Гарри взял Аду за плечо:

– Пойдемте, Ада. Лучше покончить с этим раз и навсегда.

До сих пор Бен сохранял спокойствие. Но вдруг вышел из себя, услышав тон, которым Гарри произнес: «Ада». Он произнес это слово на французский манер, с ударением на последний слог, что показалось Бену напыщенным и почти оскорбительным. Его ярость вылилась в проклятия, оскорбления и крики. Слова, слетавшие с его губ, были на смеси идиш и русского – Гарри едва мог их понять. В этих проклятиях, размахивании руками, злобных воплях было что-то отталкивающее и гротескное. В этот момент он вспомнил выражение ужаса на лице Лоранс, когда она назвала его истериком. Это было словно что-то из другого мира: эта горячность, крики, неистовство и обещания божьей кары.

– Да чтоб ты умер у меня на глазах! Чтоб тебя разорвало! Пусть у тебя не будет ни отдыха, ни сна, ни счастливой смерти! Будь проклято твое потомство! Будь прокляты твои сыновья!

– Замолчите! – грубо заорал Гарри. – Мы здесь не в каком-нибудь украинском гетто!

– Но и ты тоже оттуда, как я, как она! Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! Тебя, который смотрит на нас свысока, кто презирает нас, кто не хочет иметь ничего общего с еврейским отребьем! Подожди немного! Подожди, и тебя опять будут считать такой же швалью! Да, тебя! Ты думал, что выбрался оттуда! Как я тебя всегда ненавидел! За то, что Ада тебя полюбила! За то, что ты был богат! За то, что носил чистую одежду! За то, что был счастлив! Но подожди немного! Увидим, кто из нас будет счастливее, у кого будет больше денег, – ты, богатый, избалованный с детства, или я, бедный нищий еврей! Может быть, когда-нибудь ты поймешь, что потеряла вместе со мной, Ада! Миллионы! Я мог бы дать тебе миллионы, если бы у тебя хватило терпения ждать!

– Заткнись, грязный авантюрист! – закричал Гарри. – Как ты не понимаешь, что говорить о деньгах в такую минуту, впутывать их сюда – это омерзительно?

– О, это ваше европейское кривляние! То, что вы называете успехом, победой, любовью, ненавистью, я называю деньгами! Это одно и тоже, только называется по-другому! Так говорили наши родители, и твои, и мои! Это наш родной язык! Ты прекрасно знаешь, почему она тебя любила! Потому что в тот день, когда мы, на наше несчастье, впервые вошли в твой дом, у тебя были чистые воротничок и манжеты, а я был весь в пыли, липкий от грязи и крови! Только в деньгах вся разница! Вы же не другой крови, не другой расы… В тот момент я бы сказал себе: «Бен, старина, ты вылез из грязи, а он – принц! Уходи!» Но ты не принц! Посмотри на себя! У тебя нос крючком такой же, как у меня, волосы вьются так же, ты такой же слабый и хилый, голодный и несчастный, как я… Тебе нужно другое, но ты все равно голоден, а не сыт и доволен, как другие! Я мог бы быть на твоем месте, а ты на моем! Ада! Почему ты предпочитаешь его мне? Посмотри внимательно! Посмотри на нас получше! Он и я, мы оба, мы из одного теста! Мы братья!

Гарри закрыл лицо руками:

– Нет! Это неправда!

– Скажите, пожалуйста! Смотри-ка ты! Это что, так поступают европейцы? Он боится посмотреть на меня! Он боится своего отражения! Ада, останься со мной! Мы не будем говорить об оскорбленной чести и прочих ваших глупостях, которые проповедуют люди цивилизованные. Я знаю, каково это – иметь желание, страсть, которая была с тобой с самого детства. Хорошо тебе, если ты наконец-то смогла утолить жажду!

– Бен, я никогда не