Пусть она вернется - Синтия Кафка

Когда стриминговая платформа предлагает перейти к очередной серии, Тим берет пульт и переключает на новости. С серьезным видом он убирает звук и поворачивается ко мне. Я подавляю зевок.

– Ну, ты успокоилась? Надо поговорить.

Мое тело резко сжимается. Я откладываю надкушенную конфету на столик.

– Была спокойна, пока ты не задал этот вопрос. И что случилось?

– Твой день рождения, – заявляет он небрежным тоном. – Через две недели, и я давно хотел тебе сказать, что надо отметить это событие. С нашими.

«Наши» – это его компания, а не моя. Они меня терпят, без всякого сомнения, только потому, что Тим таскает меня за собой как группу поддержки. Я готова иногда проводить вечер с ними, чтобы сделать приятно другу детства. Но праздновать день рождения…

– Без меня, – заявляю я твердо и откусываю конфету, чтобы поставить точку в обсуждении. Но только тот, кто плохо знает Тимоте, решит, что на этом обсуждение вопроса закончилось.

– Ты ничего не поняла, Марго. Без тебя день рождения не имеет смысла. Вдобавок тебе же исполняется тридцать…

Он делает умоляющее лицо, рассчитывая на свою неотразимость, – обычно это срабатывает, но не в этот раз.

– Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу этот день.

– Неправда, ты его любила, тогда, раньше…

Тут он осекается, словно обжегшись, но уже слишком поздно. Мои щеки начинают гореть. Я прямо чувствую, как это «раньше» пульсирует болью. Оно горит светящейся жирной надписью. Раньше. Когда это было, раньше? Раньше я была моложе. Беззаботнее. Будущее представлялось счастливым и беспроблемным, и мне не было страшно стремиться к нему. А сейчас мне кажется, что это было давным-давно. Теперь все надежды умерли и похоронены.

– Ой, извини. Я не хотел…

– Напоминать о плохом? Ну исчезла и исчезла, проехали.

Я произнесла это жестче, чем хотела. Тим повесил голову со скорбным видом.

Конечно, я чувствую себя виноватой, глядя на него, Тимоте этого не заслуживает. Я бы хотела стереть свою первую реакцию, заменить на «хорошо, давай устроим праздник». Даже согласилась заняться чем-нибудь вне зоны моего комфорта, лишь бы он улыбнулся. И больше всего мне хотелось бы, чтобы исчезновение моей матери осталось в прошлом, чтобы она не возвращалась ко мне бумерангом, как только кто-то заговорит о ней, о пропаже или дне рождения. Я бы хотела и правда стать такой равнодушной, но пока только делаю вид. А еще мне ужасно хотелось признаться в этом другу, единственному, кто оставался со мной все эти годы и кто мог бы меня понять. Но я не в силах, особенно сегодня, после того, как утром мой гнев стал сильнее горя. Я твердо решила, что раз мы никто для моей матери, то и она больше для меня не существует.

На мгновение я смыкаю веки и медленно считаю в уме. Один. Два. Три. Этот способ я использую для того, чтобы успокоить навязчивые мысли. Чтобы закопать прошлое как можно глубже и сделать счастливый вид. Словно песня в моем внутреннем плейлисте оказалась вдруг слишком грустной, поэтому я «жму» на следующую и концентрируюсь на друге.

– Знаешь, чего бы я на самом деле хотела на день рождения? – спрашиваю я, изображая радостное настроение в попытке вернуть прежнюю легкость.

Тимоте смотрит на меня с интересом. Мне нужно предложить идею, которая захватила бы и его. Я же его должник. Все годы нашей дружбы 27 сентября он проводил с нами – Селией, папой и мной. Смирялся с днем Тоски, когда я старалась всячески не думать о матери, но каждый мой вздох был для нее, где бы она ни была и что бы ни делала. В этот день не было и минуты, чтобы я не спрашивала себя, помнит ли мама об этой дате, ненавидя ее за все, что она сделала. Все, что она сделала со мной.

– Нет, но сгораю от нетерпения узнать.

Я поворачиваюсь к экрану телевизора, поджав губы и изо всех сил стараясь придумать хоть что-нибудь. По телевизору показывают фильм про альпинистов. А вдруг мне понравилось бы это занятие? Упорно двигаться вперед, преодолевать себя, чтобы забыть, чтобы возродиться. Отбросить страхи в пропасть и оставить на вершине все принципы, что портят мою жизнь. Жить по-настоящему, без страха. Сказать себе, что жизнь одна, и воплотить эту теорию на практике.

Я приставляю палец ко лбу, и Тим копирует мой жест, смеясь.

– Включаешь особый режим?

Он заражает меня своим весельем, и я улыбаюсь. Мой взгляд по-прежнему прикован к экрану, на котором теперь показывают выставку корсиканских художников – я ищу способ окончательного примирения, когда вдруг мое сердце пропускает удар. Нет, даже не так. Оно замирает.

Я падаю в пропасть без дна, мне не за что ухватиться. Завороженно смотрю на экран.

Я только что встретилась взглядом с матерью.

3

Еще с самого исчезновения матери мне часто казалось, особенно в первые годы, что я вижу ее в толпе. Обычно это длилось всего пару секунд. Мое тело дрожало от предчувствия. Чаще всего это была чья-то спина на улице, в очереди в кассу магазина, на рынке у прилавка с цветами, скрючившийся силуэт бездомной женщины возле булочной. Ведь казалось возможным все, что угодно. Она могла быть в любом месте. Однако моя надежда гасла всякий раз, как я встречалась взглядом с вероятной кандидаткой.

Иногда я ощущала болезненный укол, наталкиваясь на ее отражение в зеркалах. «Мы с тобой как точные копии, ты моя мини-версия», – говорила мать с восторгом. Я на самом деле ужасно на нее похожа – тот же нос с горбинкой, те же густые каштановые волосы. Я унаследовала ее пухлые губы, миндалевидные глаза и даже крошечные мочки ушей. Единственное, что у нас было разным – это цвет глаз, поскольку в генетической лотерее я выиграла зеленые радужки отца.

Но на этот раз я видела не себя или незнакомку. Я бы легко отдала руку на отсечение, что на экране было лицо моей матери.

Губы Тимоте движутся, но я напрасно пытаюсь сосредоточиться на его лице, я слышу только ужасный гул в ушах. Как будто рой пчел орудует там отбойными молотками.

Пятнадцать лет назад полиция не нашла достаточно доказательств, чтобы открыть дело, и быстренько пришла к заключению, что моя мать уехала по собственному желанию. Но мы с папой так и не смогли в это поверить. По крайней мере, в первые месяцы. Мой