Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

рядом с Уильямом так, словно тот был просто надоедливой мухой. Затем он наклонился вперед и, застенчиво потупив глаза, сказал: — Эвелин, пожалуйста, прости меня. Я думал, ты и сама подозревала, что… Твой отец составил себе этим в Лондоне дурную славу, так что я решил… — Он тяжело вздохнул и закусил губу. — Но, конечно же, ты ничего не знала. Теперь я это понимаю. И мне жаль, что я стал человеком, который тебе об этом сказал.

Эвелин вновь посмотрела в его голубые глаза — и действительно увидела в них сожаление. Волна совершенно противоположных чувств вдруг накрыла ее: тревога и в то же время заторможенность, взвинченность и растерянность — словно она остановилась после бешеного вращения, и теперь земля уходит из-под ног, в то время как вокруг все кричат: «Спасайся!»

Взяв дрожащими пальцами бокал, она отпила вино. Мысли в голове путались, ежесекундно сменяя друг друга, однако в их рое неизменно кружила одна фраза: «Это мания — твой отец из тех, кто к ней склонен. Болезнь».

— Вы сказали достаточно, — огрызнулся Уильям, протягивая Эвелин руку. — И тебе не нужно слушать это ни секунды дольше, Эвелин.

— Так, погодите минуточку, — сказал Натаниэль, поворачиваясь к Уильяму. — Вы вообще кто такой?

— Я друг, — ответил Уильям, прочистив горло. — Коллега, которому ты прямо сейчас нужна в книжном, Эвелин.

Натаниэль повернулся к Эвелин.

— Тебе нельзя уйти. Ты должна позволить мне объясниться. Загладить вину…

— Прошу… — Эвелин прижала кончики пальцев к вискам, ощущая, как бешено пульсирует в них кровь: от жары ли, от алкоголя, от того, что рассказал ей Натаниэль, — она уже не понимала.

«Начав проигрывать, они так зацикливаются на том, чтобы отыграть свои деньги, что делают все новые и новые ставки…»

Натаниэль повернулся к Уильяму:

— Что же такого срочного у вас произошло? Кто-то умер?

— Нет, ничего такого.

— Что-то горит?

— Нет, но…

— Понятно. — Натаниэль махнул рукой. — Значит, может подождать до завтра. Мне не хотелось бы, чтобы мы расстались на такой ноте, Эвелин. Может, мы просто мило поужинаем? Притворимся, что я ничего не говорил?

«И твой отец поставил все, что у него было».

Эвелин еще сильнее сжала пальцами виски. Ей ничего не хотелось так сильно, как встать и уйти вместе с Уильямом, шагнуть в вечернюю тишину и вдохнуть прохладный, освежающий воздух — вынырнуть из этого кошмара.

Но она заключила сделку с леди Вайолет. И если она ее нарушит…

— Правда, Уильям, — сказала Эвелин, как бы говоря ему взглядом: «Я понимаю, что ты делаешь». — Может быть, это действительно подождет до завтра?

— Нет, не подождет, — твердо ответил Уильям.

Натаниэль слегка приподнял подбородок:

— Ну, всё. Леди сделала свой выбор. Лучше вам уйти самому, пока я не позвал швейцара и не попросил проводить вас отсюда. Вы портите нам вечер.

Уильям с неколебимой решительностью уселся на стул, предназначенный для матери Эвелин.

— О, неужели? — спросил он. — А с моей стороны все выглядело так, будто портите его вы. Или у вас принято доводить женщин до слез за ужином?

С лица Натаниэля схлынула вся краска.

— Я просто пытался…

— Прекратите оба, — вмешалась Эвелин, чувствуя, как к векам подкатывается очередная волна головной боли. — Натаниэль ничего плохого не сделал. — Он просто сказал ей правду, в отличие от ее собственного отца. — Как и ты, Уильям.

Она посмотрела на него, в его темные глаза, и с удивлением обнаружила, что беспокойство его не притворное, как она себе представляла, а искреннее. Он выглядел встревоженно. Разгневанно.

— Что ж, — прощебетал Натаниэль, — значит, на этом наш ужин закончен. Но я и вообразить не могу, что такого срочного могло случиться, что какой-то мелкий клерк прибежал срывать благородную леди с ужина.

— Я вовсе не благородная леди, — сказала Эвелин более твердым тоном. — А Уильям, между прочим, писатель. И скоро прославится.

Брови Натаниэля взметнулись вверх.

— Неужели?

— Да, — подтвердила Эвелин, наслаждаясь изумленным выражением на его лице. — Он заключил договор с одним крупным издательством.

Взгляд голубых глаз Натаниэля устремился на Уильяма.

— С каким?

Уильям презрительно хмыкнул:

— Что?

— С каким издательством вы подписали договор? Компания моего отца сотрудничает со многими крупными британскими издательствами — покупает права на книги, которые хочет напечатать в Штатах. Ну, так что это за издательство? «Раутледж»? «Макмиллан»? «Пикеринг и Чатто»? «Джон Мюррей»?

— Это не ваше собачье дело, — огрызнулся Уильям. — А теперь, Эвелин, прошу тебя…

Он отодвинул стул, чтобы встать, но Натаниэль вдруг подался вперед и так крепко схватил Уильяма за руку, что у него побелели костяшки пальцев.

— Тогда, может быть, «Лонгман»? Или «Чэпмен и Холл»?

Уильям не стал вырываться. Не попытался выдернуть руку из его хватки. Он просто посмотрел Натаниэлю прямо в глаза и спокойным голосом произнес:

— Убери свою руку.

Натаниэль не двинулся:

— У меня кончаются издательства. Может, «Колберн»? «Бентли»? «Хайнеманн»? Нет? Ох-ох-ох, если хотите прославиться, то нужно печататься в каком-то из этих издательств. А те, что помельче, завернут ваш роман в желтую обложку, и увидите вы его только в мусорке поезда. Или вы на это и купились? Думаете, это и есть слава?

— Эвелин преувеличивает. Мне не нужна слава, — ответил Уильям уже более натянутым, неестественным голосом. — А еще мне не нужно, чтобы вы совали свой нос в мои дела.

— Ах да? Понимаете ли, это и мои дела тоже. — Натаниэль поднял свой бокал и сделал долгий глоток. — Так что думаю, с моей стороны будет вполне уместно дать вам один совет: запомните название своего издательства. В будущем это вам поможет избежать множества неловких разговоров.

Уильям сжал кулак.

— Вот почему мне противны такие люди, как вы. Вот почему я сторонюсь таких мест. — Взгляд его темных глаз устремился на Эвелин — теперь в них горел огонь. — А знаешь что? Если хочешь сидеть здесь с мужчиной, который доводит тебя до слез, то вперед. Сиди. Хорошо вам провести время. Вы прекрасно друг другу подходите.

— Уильям, постой.

Но он не остановился. Он вырвал руку из хватки Натаниэля с такой силой, что зашатался весь стол: загремели тарелки, дернулась скатерть, закачались свечи и опрокинулся бокал — волна красного вина выплеснулась прямо на платье Эвелин.

Секунду она сидела в растерянности, а затем опустила голову и увидела, как по ее платью растекается, прочно впитываясь в шелк, большое багровое пятно.

— О господи, — буркнул Натаниэль. — Надо же быть таким увальнем.

Уильям открыл было рот, но смолчал. Сделав шаг назад, он с оглушительным грохотом опрокинул стул и вихрем вылетел из ресторана.

В зале повисла тишина. Эвелин, чувствуя, как горят ее щеки и как капает вино с платья — навсегда испорченного, — встала.

— Натаниэль, я вынуждена просить меня извинить, — сказала она