Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Ваше время еще придет, не торопитесь, — объясняли им.
— Ну, куцы ты, куцы, еще возгри под носом зеленые, а ты — на войну! — Афанасий Фомич крепко держал за рукав Виктора, который в числе первых одногодок оказался двадцать второго июня у дверей райвоенкомата. — На твою жизню войны хватит еще. Ступай домой и не рыпайся без нужды, не лезь, куцы не след… Хоть бы мать пожалел, убивается совсем… А ей Сашку в дорогу собирать надо: его-то как раз и забирают на фронт…
Виктор возвратился домой не потому, что отец ухватился за рукав его пиджака, не потому, что жалко было мать, хотя он в душе больше всех на свете жалел ее, а потому, что в военкомате военный комиссар пригрозил ему и его друзьям сурово наказать, обвинив их в дезертирстве из колхоза.
— А кто для армии хлеб будет добывать? — строго спрашивал он. — Вы уже на позиции, но на трудовой… Попробуйте мне дезертировать, я вас… — На бледном лице комиссара появился румянец гнева, он скрипнул зубами и повторил: — Я с вас сдеру штаны и… А ну, марш домой и… смотрите у меня!.. Добровольцы!..
Теперь Виктору осталось лишь с откровенной завистью наблюдать за тем, как хлопотал, готовясь в путь, Александр. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он подлежал призыву в армию. В небольшую сумку Анисья Никоновна, часто вытирая слезы платком, складывала лишь харчи: хлеб, кусочек сала, вареную курицу, слегка покрасневшие помидоры.
— Через день-два, сыночек, они совсем поспеют, — говорила она Александру.
— Обязательно, — кивал головой Афанасий Фомич. — Я кали прежде на степь ездил, ну, еще до колхозов, всегда брал помидоры с зеленцом. Сашка, ты там не очень горячись, я знаю тебя!.. Да и война-то скоро кончится, — добавил он, своими словами как бы останавливая одного сына, рвущегося на фронт добровольцем, и подбадривая другого, которому подошло время взять в руки винтовку.
— Дак и я слыхала, что наши самолеты эту… как ее… Варшаву стали бомбить, — в тон Афанасию Фомичу сказала Анисья Никоновна. — Этот город наш когда-то был, так говорят бабы…
Провожать Александра собрались почти все, кого по молодости еще не положено было призывать в армию. Для них он был настоящим счастливцем, героем, папанинцем, челюскинцем, а может, и тем и другим вместе взятыми. Пришла и Татьяна Крайникова. Широко открытыми глазами смотрела она на Александра. Он заметил ее и помахал рукой.
— Я скоро вернусь… с победой!
— Смотри же — сдержи слово! — сквозь слезы крикнула Татьяна.
Все призванные, кто с сумкой через плечо, кто с чемоданом в руке шли к сельсовету. Их провожали отцы, матери, жены, дети, понимая: война не игра в прятки, не все вернутся домой, а если кто и вернется, то неизвестно, когда. Больше всех оптимизм проявлял Игнаток, которому было поручено собирать призывников и отправлять в райцентр. Он изо всех сил старался придать собравшимся хоть какое-то подобие военнообязанных, даже поставить их в строй, но его никто не слушал. Старшие, семейные мужики, облепленные плачущими бабами, а молодые ребята невестами и просто девушками, с которыми росли и учились, хмурились, иные кулаками вытирали глаза — кто знает, придется ли вновь свидеться, не все ведь вернулись с финской войны, а с немцами посерьезнее будет драка.
— Немцы — вояки сильные, по себе знаю, — с видом большого знатока говорил один из мужиков, который был на фронте Первой мировой войны. — С германцами надо держать ухо востро!
Среди провожавших толпились Виктор и Екатерина. Девушка приблизилась к нему и грустно посмотрела большими глазами, в которых поблескивали слезы.
— Ну, что ты, не меня же забирают, — успокаивал ее Виктор.
— Когда я узнала утром, что ты побежал в военкомат, у меня сердце оборвалось, — шепнула Катя. — Как ты мог на такое решиться!..
— Прогнали меня из военкомата, — так же тихо ответил ей Виктор с ноткой обиды и разочарования в голосе.
— И правильно сделали, — попыталась улыбнуться Катя, но у нее это не получилось и она крепко сжала его руку выше запястья.
— Ага, правильно! — не оборачиваясь к девушке, сказал Виктор. — А кто же воевать будет?… На нас вся Германия прет… Да и не только Германия!.. Вся Европа, поняла?… Одни они, — кивнул он на собравшихся, — такую орду не остановят…
В это время на невысокое крыльцо хаты с вывеской «Нагорновский сельсовет» над дверями вышел его председатель Василий Степанович Пискунов, мужчина средних лет, несколько полноватый, с округлым лицом. Он снял картуз и обнажил большую лысину на голове. Ему было жарко не от летней погоды, а от проводов стольких мужиков и парней. Из-за спины председателя как-то незаметно вынырнул человек в военной форме, в начищенных до блеска сапогах и с портупеей через плечо, в котором нагорновцы узнали Жигалкина. Пантелеймон деланно улыбнулся и поднял руку в знак приветствия нагорновцев.
— Ир-р-ра! — вдруг звонко скомандовал Игнаток, но голос его вдруг оборвался и перешел на хрип.
— Перестарался Игнатка, — пошутил кто-то из призывников.
— С утра хлебнул многовато…
— Рябая Паранька самогона ему не пожалела…
— Я помогу вам, Игнат Лукич, — предложил свои услуги Антон Званцов, которого тоже призывали в армию, — я их быстро в шеренгу загоню…
— Не мешайся, Антоха. — Игнаток даже покраснел: стыдно стало, что новобранцы не хотят его слушаться. — Ты вон с Зинкой своей иди прощаться, вишь, глаза вытирает…
Зинаида действительно, глядя на Антона, искренне плакала, а когда он подошел к ней, бросилась ему на шею.
Собравшиеся ждали, что скажет им председатель. И всем казалось, что он действительно собирается говорить. Но Василий Степанович молча искал глазами кого-то в толпе. Наконец, нашел и поднял кулак:
— Митька, чертов сын, что же ты!.. Где твоя гармошка, почему до сих пор не играешь марш землякам — ведь на фронт уходят?!
От неожиданности Митька аж присел.
— Я зараз, Василий Степанович, — глухо ответил он, — мигом… Сбегаю только. — И он метнулся из толпы, с любопытством провожаемый десятками глаз.
Поскольку председатель продолжал молчать, видно было, что ему трудно говорить, вперед вышел Жигалкин.
— Пехов! — крикнул он в толпу и поправил на животе гимнастерку, принимая вид командира, собравшегося принять рапорт. — Игнат Лукич, докладывайте…
— Все в сборе, — ответил Игнаток и стал кусать нижнюю
