Черная метель - Элисон Стайн

– Я же вообще не люблю кукурузу! – жаловалась Амелия.

Однажды мы увидели, как отец выгружает из машины баллоны с пропаном. Мы было обрадовались, вообразив, что скоро отправимся в поход, но этого не случилось. Потом он выгружал канистры с водой. Когда отец нес все это на плече в подвал, он был похож на Санта-Клауса с мешком игрушек.

Потом я вспоминала эту картину в Колорадо, когда мы использовали весь запас воды. И съели всю еду. Хуже всего были большие банки – продукты в них нужно было израсходовать побыстрей, так что нам приходилось целую неделю есть помидорные блюда или приторно-сладкие печеные бобы. Мы сожгли все заготовленные на крайний случай свечи, а потом наделали новых.

Мне было интересно, что отец делал там, в подвале, что еще он прятал в темноте. Однажды утром, когда мама пекла булочки к завтраку и у нее закончился джем, я вызвалась спуститься в подвал.

Через крошечные оконца на уровне земли туда не проникал свет. Подвал освещался единственной лампочкой внизу лестницы. Чтобы добраться до выключателя, приходилось спускаться в темноте, цепляясь за потолочные балки. Быстро спускаться было невозможно, потому что ступеньки скрипели, шатались и находились на разном расстоянии друг от друга.

В нашем доме вообще многие вещи скрипели. Это был старый фермерский дом, стоявший на прогалине между деревьями на вершине холма. Зимой по нему гуляли сквозняки, и мои родители закрывали самые плохие окна пластиковой пленкой. Когда приходил зимний ветер, пластик надувался от воздуха, становясь твердым, как замок-батут. Стекла в незаклеенных окнах дребезжали. Зимний ветер печально ныл, как человек, у которого что-то болит. Как не похож на него жаркий летний ветер, с которым я познакомилась в Колорадо! Здесь он похож на хищника, который тихо подкрадывается, а затем с ревом набрасывается.

Когда я вызвалась спуститься в подвал, мама не стала возражать. Отец натаскал туда много разных вещей: маленькую серебристую мельницу с ручным приводом, стеклянную лампу, очень хрупкую на вид. Трудно было понять, зачем ему это все, при том что лишних денег у нас, насколько мне было известно, не водилось. Мама в то время не работала, а отец работал только в хозяйственном магазине. По выходным мы продавали овощи, джемы и приправы на фермерском рынке, но доход это приносило небольшой, особенно в холодную погоду.

А он закупал семена и мешки с зерном.

Спустившись в подвал, я дотянулась до выключателя, и лампочка, как луч прожектора, выхватила из темноты круг. Дальняя часть подвала осталась неосвещенной. Я подошла к ближайшей полке, где хранились разрешенные к использованию продукты, и отыскала джем. Мы с мамой и сестрой приготовили его прошлым летом из собранной в лесу ежевики. Затем я шагнула из освещенного круга в полумрак. Там отец хранил свои таинственные покупки.

В сумраке подвала я разглядела кусок брезента, а рядом – большой квадратный предмет с кнопками и регуляторами. Он был на двух колесиках, чтобы его легче было передвигать с места на место. Позже я узнала, что это электрогенератор. В Колорадо я познакомилась с ним поближе, изучила его причуды и неприятные перебои в работе. Мы с Амелией даже дали этой машине имя: Дженни. Свет часто отключался, и нам, вероятно, было легче жаловаться на капризную машину так, словно это был человек.

«Вот вредина эта Дженни».

«Дженни опять строит из себя примадонну».

О других покупках, которые отец сделал во время своего медленного погружения в заботы и подготовку, я могла вообще никогда не узнать.

Например, об оружии.

За генератором у стены стояло вертикально что-то длинное, прикрытое брезентом. «Может быть, это удочки для нас с Амелией», – подумала я. Папа все время обещал купить нам настоящие удочки. Как и большинство его обещаний, они не сбылись.

Приподняв край брезента, я увидела там два длинных ружья.

Даже стоя безмолвно в углу, они, казалось, излучали опасность. Их стволы были похожи на морды диких животных. Почему они стояли так, почти в открытом доступе? Ведь Амелия еще любопытнее, чем я, – что, если бы она на них наткнулась? Просто буквально споткнулась бы о них или ее любопытство не ограничилось бы простым осмотром?

Мне трудно было все это представить. Рука у меня задрожала, и я чуть не уронила джем. Поставив банку на пол, я снова накрыла ружья брезентом. Я попыталась привести его в прежний вид, но не смогла вспомнить, как он лежал, а оставаться рядом с ружьями в подвале мне не хотелось. Я взяла банку с джемом, выключила свет и стала подниматься по лестнице.

В Огайо мы не занимались охотой. Кое-что из еды – овощи, картофель, чеснок – мы выращивали сами, но в основном продукты приходилось покупать; без этого мы не смогли бы прожить. Летом мы собирали ягоды, а осенью яблоки. Мы собирали крапиву для чая и супа. Мама готовила сладкий напиток из жимолости. Мы собирали календулу и лаванду и выращивали алоэ, чтобы использовать его в мазях и лосьонах, которые разливали по баночкам и продавали на рынке.

Но мясо мы ели редко. Оно было слишком дорогим. Родители говорили, что в нем полно антибиотиков и гормонов, и утверждали, что антибиотики – это плохо. Мой отец называл их плохими лекарствами, и в его представлении все больше вещей становились плохими.

В Огайо у нас было электричество. Мы оплачивали счета, с каждым месяцем все больше и больше, и это тоже стало плохим – финансировать темные делишки этой индустрии, отдавать деньги «дяде», который их «крутит», как выражался папа.

Отец рассказывал, что в детстве он часто прогуливал уроки. Бродил в одиночку по холмам и лесам, чувствуя себя совершенно свободным, занимался чем попало: собирал грибы, обстругивал ножом палочки, приносил домой головастиков и наблюдал, как они растут в аквариуме. Но потом, как большинство людей, остепенился и окончил среднюю школу. Немного поучился в колледже, затем бросил учебу и устроился на работу. По его словам, плата за обучение была ему не по средствам, но, если не учишься в колледже, надо работать. Так положено.

А что, если снова отказаться от участия в крысиных бегах, от этой изнурительной, бесполезной жизни, которая, по ощущениям, становилась только хуже? Что, если сделать это всей семьей?

Но я не такая, как он, и Амелия тоже. Я не хотела тратить свою жизнь, обстругивая палочки и проводя ее в одиночестве. Амелия была маленькой и верила отцу.

И мама тоже ему верила.

Как-то раз