Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

Однако несколько учениц и не думали приступать к работе. Они сидели, положив руки на стол, и молча смотрели на меня.

— Хума-джан, — обратилась я к одной, — в этом же нет ничего плохого. Я просто хочу узнать всех вас получше. Я ведь вам все равно что мать.

Хума, первая ученица в моем классе — в прошлом году она тоже была первой, — с явным отвращением достала бумагу и карандаш и принялась писать.

Но еще три по-прежнему в упор глядели на меня и сидели неподвижно.

— А ты что, совсем не собираешься писать? — спросила я одну из них.

— Совсем!

— Почему?

Ответа не последовало.

— Напиши как умеешь. О чем хочешь, о том и пиши.

И опять она ничего мне не ответила. Я увидела, как ее глаза наполнились слезами, и поспешно отвернулась.

Минут двадцать я сидела и слушала, как бумага комкалась в кулачках, рвалась на клочки, как зачеркивались строчки и скрипели перья. Уголком глаза я видела, как одна пишет и тут же рвет написанное, другая спокойно убирает листок бумаги в портфель, а третья комкает исписанную страницу и незаметно бросает комочек за печку…

Вдруг какая-то девочка спросила:

— Ханум, а вы не покажете моему отцу то, что я вам здесь написала?

— …Нет… Нет, конечно, не покажу. Не волнуйся.

Другая поинтересовалась:

— Ханум, вы заберете их с собой домой, прочитаете и выставите нам отметки, да?

— Да, я прочитаю их дома… — ответила я.

И все-таки одна из учениц спросила еще раз:

— А вы не будете вызывать нас к доске, чтобы мы читали свои письма вслух перед классом?

— …Нет… Читать вслух их совершенно незачем…

Я посылаю тебе некоторые из этих писем. Может быть, прочитав их, ты лучше сможешь понять, что я имела в виду, когда писала тебе об ужасах, которые навсегда разбили мое сердце… А может быть, тебе захочется и удастся где-нибудь их напечатать. Вреда от этого не будет. Более того, я думаю, что это, возможно, окажется даже в чем-то полезным. Может быть… а впрочем… нет, не знаю. Но если ты решишь их издать, подправь те фразы, которые покажутся тебе неуклюжими или невразумительными, и ни в коем случае не публикуй фамилий моих учеников — я ведь дала им слово.

Если же, прочитав эти письма, ты сочтешь нецелесообразным их обнародовать или просто не захочешь, то обязательно пришли мне все обратно. В любом случае пришли их обратно. Я не хочу, чтобы эти странички где-то валялись, не хочу хранить их у себя. Эти на первый взгляд бестолковые и несвязные каракули жгут мне руки и душу…

Письмо первое

Ханум, отец у меня сапожник, а потом он умер. Нас дома 5. Трое других — это мои братья. А еще одна — мама. Когда отец, это очень хорошо, но мой отец был сапожник, а однажды его схватили и увели в тюрьму, и там он умер. Наша мама много работает. У нас есть большая-пребольшая комната. Мы все в ней спим — я, Ахмад, Хасан, Мехди и мама. И еще даже есть место, где спит Масуме-ханум, когда приходит к нам. У нас дома есть трехфитильная лампа и корси тоже есть. Мама уходит из дому утром, а приходит вечером. Она работает очень много. Когда мама приходит вечером домой, у нее в сумке плов с мясом, и еще там есть хлеб. Мы тогда и едим. Некоторые мои братья моложе меня, а другие старше, Ахмад будет кузнецом. Он умеет делать гвозди. У нас в комнате много гвоздей. Но у Ахмада нет ботинок. Когда он надевает мои, я плачу, потому что мне тогда в школе стыдно. Я мечтаю учиться на доктора, чтобы вылечить Хасану руку, а то у него на ней язва.

Я вас очень люблю, ханум.

Больше писать мне нечего.

Письмо второе

Моя дорогая учительница, моя духовная мать!

Мне стыдно писать вам все это, но я напишу, хотя, если мой отец узнает, он меня поколотит.

Вы очень хорошо сделали, что дали нам писать такое сочинение. Мой отец молочник, он торгует молочными продуктами. Он очень старый и ходит с палкой. Этой палкой в прошлом году он ударил маму, и палка у него сломалась. Он потом починил ее и сколотил гвоздями. Теперь палка у него согнутая, как он сам. Мама моя тоже очень старая. Уважаемая учительница! Нас всех в семье четыре сестры и четыре брата. Уважаемая учительница! Больше всего мы едим дома фасоль. Фасоль очень вкусная вещь, но я уже ее больше не люблю. Мы едим также еще и молоко. Кислое молоко мы тоже едим. Я у мамы беру деньги на автобус, но не еду на нем, а иду пешком. Только если уже слишком поздно, тогда я сажусь в автобус. Если еду в школу на автобусе, то стараюсь билет не брать. Дорогая учительница! Как было бы хорошо, если бы в году было только три времени года! Потому что, когда начинают лить дожди, у нас в потолке сразу делаются дырки, и мы должны все идти готовить саман из глины и соломы и затыкать их. Но все равно ничего не помогает. Как уберем палас, на полу сразу лужи. Когда отец приходит домой, мы все собираемся в сухом углу, стелем там скатерть и едим. Дома у нас есть радиоприемник. Когда отец дома, он только и делает, что его крутит и слушает всякие там слова и разговоры. А я этих передач не люблю. Там по радио только и знают, что ссорятся, ругаются да кричат. А мне хочется слушать вечернюю сказку для детей. Отец мне не дает ее слушать и бьет меня палкой. Раз я купила себе платок на шею за свои деньги, а отец меня ударил и порвал его. Он сказал, что я его украла в школе. Дорогая учительница! Клянусь аллахом, что я его не крала, а купила его сама.

Вот и конец моей биографии.

Письмо третье

Имя… Занятие отца…

Сестер — 2. Братьев — 3.

Одна наша сестра больная. Мы водили ее уже ко всем докторам, но они просят деньги. Очень много. Мы отвели ее к одному, который деньги не брал, но она совсем не поправилась. Мама ее каждый день куда-нибудь водит, но она все равно не поправляется. Никакой доктор ее уже не