Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

Она услышала, как кучер стаскивает чемоданы с запяток кареты и с глухим стуком ставит их на тротуар. Глаза тетушки Клары в страхе округлились.

— Сесилия!

— Мы лишились дома, тетушка Клара.

Сесилия произнесла это, не опуская головы и не отводя взгляда, но Эвелин видела, как сильно тряслись руки у нее за спиной.

— И я надеялась, что вы позволите нам пожить у вас, поскольку больше нам податься некуда.

— Боже правый! — тетушка Клара надменно хмыкнула. — Ты же знаешь, досадные новости я предпочитаю узнавать после того, как попью чай. Шок нельзя принимать на пустой желудок.

Переводя взгляд с Сесилии на Эвелин, с Эвелин — на карету, с кареты — на безлюдную улицу, а с улицы — обратно на Сесилию, тетушка Клара так и продолжала стоять в проходе.

— И ты ведь знаешь: мой характер от гостей лучше не становится. Я уверена, что должен быть кто-то еще, — может, вам обратиться к его братьям?

Сесилия продолжала держать лицо, но Эвелин чувствовала, каких усилий ей теперь это стоило.

— Никого больше нет, тетушка Клара. Правда. Его семья не станет нам помогать, а вы — единственная родня, что у меня осталась.

Тетушка Клара на минуту задумалась, и у Эвелин промелькнула перед глазами картина будущего, которое ждет их с матерью, если тетушка им откажет: их отправят в тот самый работный дом, сырой и холодный, для которого они когда-то собирали средства, они будут сидеть там без сил, ссутулившись, на длинных узких скамейках и есть водянистое варево. В животе у нее что-то свернулось, и все ее тело пронзил тихий ужас. Она умоляюще посмотрела на тетушку и сказала:

— Пожалуйста, тетушка Клара! Иначе мы окажемся на улице.

— Ох, ради всего святого!

Тетушка Клара недовольно цокнула и пропустила их в дом.

— Давайте, заходите уже, и обсудим это за чашечкой чая.

В доме было темно. Несмотря на то что день был в самом разгаре, шторы все еще были задернуты, и Эвелин, пытаясь поспеть в утреннюю гостиную за двумя темными фигурами впереди, врезалась в стену.

— Не открыть ли нам шторы? — откашлявшись, предложила ее мать, когда из-за распахнутой двери на них вылился еще больший мрак. — Здесь как-то мало света, тетушка Клара.

До слуха Эвелин донесся возмущенный вздох прошедшей рядом с ней тетушки:

— Не будь вы сейчас в таком шоке, я бы восприняла это как претензию.

Тетушка Клара резким движением раздвинула занавески — и в комнату густыми пыльными пятнами просочился свет, выхватив из темноты ее беспорядок и окрасив серо-голубые полосы стен в бледно-розовые тона.

По центру, на истончившемся персидском ковре, стояла потертая, обитая вишневым бархатом козетка красного дерева, а по бокам от нее — два кресла без подлокотников из того же комплекта. На неразожженном камине теснились разнородные безделушки: увесистые бронзовые канделябры, изящные часы с гравировкой, неверно показывающие четверть шестого, и маленькие белые фарфоровые фигурки — девушка с пастушьим посохом на одном конце полки и ее овечка, пасущаяся на пыльном лугу, на другом.

— Побудьте пока здесь, — произнесла тетушка Клара тоном, каким успокаивают неуемных собак. — Я пойду заваривать чай.

Начав было опускаться на козетку, Сесилия на мгновение замерла:

— Разве у вас нет горничной? Когда я была у вас в прошлый раз…

— К твоему приходу я всегда нанимаю девушку, а то и две, — ответила тетушка Клара. — Еще одна причина, почему нужно заблаговременно посылать записку — это чтобы тетя перед визитом своей правильной и благочестивой племянницы могла успеть создать хоть какую-то видимость достатка. Что сказать, слава богу, я хотя бы печь на кухне с утра растопила.

Эвелин с матерью сели и стали молча ждать, слушая стук шагов тетушки Клары по плитке коридора, заглушенный впоследствии куда более громким лязгом, доносящимся из задней части дома — оттуда, где находилась кухня. Мать шумно выдохнула и провела рукой по своим тщательно выщипанным бровям.

— Никакой прислуги. Как мы будем жить без прислуги?

Эвелин посмотрела на мать:

— Вы разве не слышали, что она сказала? Теперь понятно, почему тетушка Клара всегда так противится нашему визиту. А я-то думала, что она просто настроена против людей.

— Она и настроена.

— Что ж, значит, мы втроем идеально друг другу подходим. Потому что люди очень скоро будут настроены против нас. — Эвелин внимательно обвела взглядом стены, украшенные однообразными сельскими пейзажами: сплошь желтые луга и затянутое тучами небо. — Раньше, когда у нас были владения и деньги, они гнушались любить нас. Теперь же они просто будут гнушаться нас.

— Если ты считаешь, что следующие несколько недель мы будем сидеть сложа ручки в этой самой гостиной, то ты глубоко ошибаешься, — возмутилась мать. — Мы не признаем свое поражение так просто. Сколько семей до нас теряло свое состояние, но ведь эти семьи не канули в небытие.

— Какие-то из них, уверена, канули.

— Что ж, мы к их числу не примкнем. — Мать произнесла это с видом быка, бьющего копытом о землю: рога направлены вниз, глаза смотрят прямо. — Однако долги твоего отца — обстоятельство позорное, отмахнуться от этого не получится.

— Люди всегда называли нас выскочками, — сказала Эвелин. — Подозреваю, что, если бы Риккалл-холл принадлежал нашей семье еще хоть целую сотню лет, они бы все равно не забыли, что титул прадедушки Джорджа был передан ему не по наследству, а пожалован только за ту заслугу, что он был женат на одной из фавориток королевы Анны.

— Не только за ту заслугу, — резко возразила Сесилия. — Он обладал деловой хваткой, политическим чутьем.

— Я к тому, что нас никогда не будут воспринимать как равных, — ответила Эвелин. — Так что, возможно, просто настало время это принять.

Побледневшее от возмущения лицо матери свидетельствовало об обратном.

— Я не позволю другим указывать мне место, — отрезала она. — Мне наплевать, что барон — это низший дворянский титул. Мне наплевать, что при рождении у меня не было и его. Мне наплевать, что обо мне судачат на ужинах и балах. Я титулованная дворянка и останусь ей даже без гроша. Знает Господь, как тяжело мне далось мое положение, чтобы так просто его отдать.

Эвелин отвела взгляд. Возможно, в словах Бесси и был здравый смысл. Не всем всегда хочется слышать правду.

— Что же вы тогда предлагаете, мама? Притвориться, будто ничего не случилось? Или всем об этом объявить?

Мать наклонила голову вбок:

— Мы не должны об этом кричать, но и врать всем тоже нельзя. Слухи со временем расползутся, это неизбежно, но пока что, как я полагаю, нам нужно безукоризненно соблюдать правила этикета и не давать свету ни малейшего повода сомневаться,