Обагренная кровью - Николай Ильинский
Ползли они долго, буквально вдавливаясь в мягкий грунт поля. Наконец курсант остановился, притих и пальцем приказал Александру не шуметь, не подниматься.
— Подавай мне гранаты, одну за другой, ясно?
— Да чего уж тут, — шепотом ответил Александр, вынув из сумки одну из гранат.
Быстрыми движениями Бурмистренок, приподнявшись на колени, бросил одну, вторую гранату, Александр быстро подал ему третью, четвертую и… пулемет замолк. Зато в сторону Бурмистренка и Званцова немцы обрушили целый ливень свинца. Пришлось долго лежать. Александр прикрыл голову руками. К счастью, пули свистели или рядом, или выше. А затем стрельба прекратилась и, воспользовавшись заминкой в окопах гитлеровцев, бойцы батальона быстро заняли более удобные позиции. Уже в окопах капитан Владимиров поблагодарил Бурмистренка за находчивость, а Чернов, подойдя к еще не осознавшему смысл своего поступка Александру, похлопал его по плечу:
— И ты молодчина!
Спустя некоторое время, мстя за гибель своих пулеметчиков, фашисты открыли ожесточенную стрельбу по позициям батальона. А после артиллерийской подготовки предприняли новую атаку. Им удалось войти в Старое Пашкове, затем интенсивный огонь сосредоточили на поселке Гаи, который защищали лишь несколько работников милиции, среди которых был и Александр. Они перебегали с места на место, стреляя по врагу, создавая тем самым видимость, что основные силы оборонявшихся по-прежнему находятся в поселке. Сотни снарядов и мин было выпущено фашистами впустую. И, тем не менее, они вплотную подошли к поселку, пытаясь его взять, и попались под перекрестные кинжальные ружейнопулеметные очереди с флангов. Немцы в панике откатились назад.
На шестые сутки перед окопами батальона темнело более сорока обгоревших немецких танков, не убранными оставались сотни тел солдат и офицеров врага. Большие потери нес и батальон. Капитан Владимиров пробежал по окопам — слишком много раненых!
— Кто невредим? — спросил он.
— Я, товарищ капитан, — поднялся Александр.
— Фамилия?
— Рядовой Званцов…
— А! Из новеньких… Приказываю выносить раненых в тыл, санитаров нет… и не будет… Понятно?
— Так точно, товарищ капитан!
— Выполняйте…
К исходу восемнадцатого июля в батальоне оставалось лишь несколько боеспособных курсантов. Много погибло. Стонали раненые. По-пластунски, с помощью плащ-палатки Александр, обливаясь потом и задыхаясь от горячей пыли, вытаскивал раненых из-под огня, отправляя их в медсанбат. Возвращаясь назад, он каждый раз замечал изменения в батальоне. Вот уже вокруг головы Владимирова появилась окровавленная повязка. Почти рядом друг с другом лежали погибшие Чернов, Горбачев, другие преподаватели, ставшие командирами, и курсанты. Возвращаясь последний раз к окопам, Александр почувствовал жгучую боль в левой руке. Шальная пуля прошила мягкую ткань выше локтя, к счастью, не задев кости. Найдя у погибших небольшой моток бинта, он, держа зубами его конец, сам перевязал себе рану. И только тогда узнал в убитом, который находился от него в двух метрах, Ковальчука. Край окопа был глубоко взрыт, очевидно, сюда попал снаряд. У Ковальчука была окровавлена голова, а в здоровой руке (во вторую-то Григорий был ранен еще до этого) он все еще крепко держал винтовку: мертвый не хотел отдавать оружие врагу. Александр стряхнул с его гимнастерки землю и накрыл каской лицо.
— Прости, Гриша, я не мог тебе помочь, может, ты не сразу был убит, — прошептал Александр.
Он услышал тихий стон, недалеко лежал тяжело раненый курсант. Александр уложил его на палатку и намеривался тащить подальше от огневого рубежа.
Но в этот момент, подняв голову над бруствером, он увидел немецких солдат. Низко пригнувшись, они густой цепью двигались в направлении позиции батальона. В сторону вражеской цепи раздавались редкие выстрелы, которые постепенно затихали. Скинув с плеча автомат, который Александр давно подобрал в окопе, как ничейный, он нажал на спусковой крючок. Юноша отчетливо увидел, как падали немцы после его очереди, слышал, как яростно свистели над окопами пули. Отстреливаясь, Александр тащил и тащил по траве раненого, который начал приходить в себя.
— Ожил?! — обрадовался Александр.
— Пить, — попросил воды курсант, похожий на подростка. — Пить… водички бы…
— Потерпи, браток, будет тебе водичка… Я сейчас…
— Нас осталось девятнадцать, — еле слышно прошептал раненый. — Я сам пересчитал, пока… пока… меня…
— А сколько было?
— Двести пятьдесят…
— А командир наш… Что с ним?
— Я сам видел: капитан поднялся над окопом, он был ранен в голову… Мы за ним… поднялись…
— Я это знаю, видел повязку вокруг головы капитана… Что потом?
— Снаряд… взорвался снаряд… Почти рядом с командиром… Больше ничего не помню… Меня тоже осколком…
— А Бурмистренок?… Алексей Бурмистренок?… Ты видел его?
— Убили, — прошептал раненый и умолк, облизывая огрубевшие от высокой температуры губы.
— Ладно, ладно, поимей совесть, не умирай, я тебя дотащу до санбата, там нам сестричка поможет… Только ты крепись, ладно? А хоть и не ладно, я все равно дотащу тебя…
Войска генерала Романова оставили Могилев. Раненых бойцов батальона вывезли в глубокий тыл. Но не забыли и Александра. За активное участие в боевых действиях по обороне города, за спасение раненых под огнем противника он получил медаль «За отвагу». Был Александр и под Смоленском, защищал от фашистов другие населенные пункты, немало исходил фронтовых дорог… Обо всем этом он не мог рассказать в своем коротеньком письме родным.
Но, участвуя в том или ином бою, атаке, он каждый раз недоумевал: «Где же наши самолеты, где наши танки? Как всего этого не хватает! А ведь, сколько писали, сколько говорили, что наша граница на замке, что воевать будем только на чужой территории…» Впервые об этом он услышал от Игнатка. Где он теперь, этот Суворов, как в шутку называли его ребята в Нагорном за внешнее сходство и прыткий характер? В Красноконский военкомат они прибыли вместе, а там пути их разошлись, и не только с Игнатком, но и со всеми мобилизованными тогда нагорновцами.
А Игнат Лукич Пехов в это время находился не так уж далеко от Александра — в районе Смоленска. Он командовал отделением. Окоп был глубоким, вырытым на совесть. И Игнат Лукич, имея небольшой рост, безуспешно подпрыгивал, чтобы посмотреть поверх бруствера на пространство, разделявшее противоборствующие стороны, которое густо простреливалось немецкими пулеметчиками и автоматчиками. Он становился на носки, и большая каска сбивалась набок, на лоб, нависала над глазами и мешала ему видеть поросшую редким кустарником,
