Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

…Мясо в платке уже успело протухнуть и источало зловоние. Заявление обросло бесчисленным множеством всяких сопроводительных писем, заключений и докладных записок, так что дело о недовесе превратилось в увесистую папку. Держа ее в одной руке, а в другой — узелок с протухшим мясом, несчастный Боруджали, сопровождаемый контролером, побрел в четвертый район.

Естественно, что там его попросили за ответом явиться на следующее утро.

После осмотра лавки мясника Машади Аббаса двумя контролерами отдела таксации недвижимого имущества четвертого района выяснилось, что «вышеозначенная лавка получает электроэнергию с электростанции, расположенной на территории пятого района, из чего следует, что разбирательство по делу о заявлении Боруджали входит в компетенцию пятого района».

Когда Боруджали понял, что ему предстоит с вонючим мясом и толстой папкой тащиться в пятый район, а там снова брать за свой счет такси, его терпение лопнуло. Он воздел руки к небу и завопил на весь коридор:

— Клянусь аллахом, его пророком и двенадцатью имамами, клянусь всеми святыми, я идиот, болван! Простите меня, господин председатель! Во имя святого имама Али оставьте меня в покое! Я отказываюсь от своей жалобы! Во всеуслышание заявляю, что в этом куске мяса было на целых восемь мискалей больше! Я соврал! Сжальтесь надо мной!

Но было уже поздно. Когда делу дан ход, остановить его никто не в силах. Если даже Боруджали по доброте души своей был готов отступиться, это еще не повод, чтобы муниципалитет прекратил следствие. Закон есть закон. Это вам не шутки. Разве можно допустить, чтобы государственные дела зависели от настроений какого-то Боруджали и ему подобных?

Два здоровенных верзилы получили предписание препроводить истца вместе с соответствующими материалами и документами в управление пятого района.

Зажав двумя пальцами нос, чтобы не чувствовать вони протухшего мяса, Боруджали явился по месту назначения. А через два дня, после тщательного обследования местоположения лавки мясника Машади Аббаса, ему объявили, что, хотя вышеуказанная лавка, по всей видимости, действительно относится к пятому району, но, поскольку дом самого Машади Аббаса находится в шестом районе, шестой район и обязан разбирать жалобу.

Когда Боруджали, держа в руке узелок с тухлым мясом, вошел в кабинет председателя управления шестого района, вся комната мгновенно наполнилась тяжким, зловонием.

— Ах ты сукин сын, ах нахал! Ты что же это, кабинет с туалетом спутал? Постыдился бы своей седой бороды! — в дикой ярости набросился на Боруджали председатель, у которого от подобной наглости глаза на лоб полезли.

Боруджали остолбенел от неожиданности. Может, господин председатель вчера вечером в карты проиграл или с утра с женой повздорил и теперь в нервном расстройстве? С чего он взбесился?

— Зачем ругаться, начальник? Отошлите уж лучше меня сразу в седьмой район без всяких оскорблений, — попросил он, не повышая голоса.

— Еще и дерзит, наглец! Чтоб на могиле твоего отца так воняло!..

Уж этого оскорбления Боруджали снести не мог. Двадцать дней бессмысленного хождения туда-сюда, двадцать дней волокиты и нервотрепки дали себя знать. От гнева потеряв голову, он в мгновение ока подскочил к председателю, закатил ему увесистую пощечину и сунул к самому носу опечатанный узелок. Председатель коротко вскрикнул и плашмя рухнул на стол.

На шум сбежались заместители, чиновники, рассыльные.

Боруджали скрутили руки, и не успел он опомниться, как предстал перед судом. Ему предъявили обвинение в оскорблении действием должностного лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей, и Боруджали был приговорен к шести месяцам исправительных работ и штрафу в размере полутора тысяч риалов.

Через полгода, вернувшись из тюрьмы, Боруджали застал печальную картину. За невзнос квартплаты в срок домохозяин выгнал его жену на улицу, а все имущество конфисковал в счет долга. В лавке было пусто: товар растащили мыши и кредиторы. В полной растерянности опустился Боруджали на колченогий табурет у конторки и погрузился в невеселые думы. И тут на его плечо легла чья-то рука. Подняв глаза, он увидел чиновника из муниципалитета.

— Ты Боруджали?

— Я. А что?

— Приложи-ка палец к этому документу.

— А что там написано?

Чиновник прочитал ему повестку: «Боруджали, сын Аруджали, бакалейщик из первого района! По получении данной повестки вам надлежит в течение двадцати четырех часов явиться в исполнительный комитет управления седьмого района для дачи разъяснений и показаний относительно жалобы, поданной вами семь месяцев назад по поводу иска мяснику Машади Аббасу. Председатель исполнительного комитета…»

Боруджали медленно привстал с табуретки и вдруг, оттолкнув ошеломленного исполнителя, одним прыжком выскочил из лавки на мостовую и неистово завопил:

— Виноват! Прошу прощения! Свалял дурака, не знал, не ведал! О люди, честные, порядочные люди! Люди всех наций и вероисповеданий! Самым дорогим, что у вас есть, заклинаю во имя отцов, дедов и прадедов ваших, не пишите ни на кого жалоб, не ищите справедливости в правительственных учреждениях! О люди, призываю вас на помощь! Перед всем миром каюсь! Сделал глупость! Свалял дурака! Больше не буду! И что это я, болван этакий, болтал, будто в мясе не хватает восьми мискалей! Чепуха! Там целых восемь мискалей лишку. — От натужного крика шнурок в гашнике его шаровар лопнул. Но он, не замечая, что его нагота неприкрыта, продолжал стенать: — Свалял дурака! В пяти сирах мяса на восемь мискалей больше! Кто не верит — пусть взвесит! О люди, клянусь аллахом, никогда больше жаловаться не буду! Даю обет, зарекаюсь!

…Душераздирающие вопли, бессвязная речь и вид Боруджали были ужасны. Прохожие шарахались в сторону, уличные торговцы сочувствующе качали головой. Наконец подоспели полицейские и поволокли несчастного в сумасшедший дом.

Бедняга Боруджали…

Перевод Дж. Дорри.

ПОПУТЧИК

…Не скажу точно, весной прошлого или позапрошлого года я ездил в священный город Мешхед, а, когда собирался обратно, четверо моих друзей, у которых были дела в Тегеране, устроили так, чтобы мы вместе отправились поездом… И вот мы впятером заняли шестиместное купе в надежде, что если к нам и подсядет шестой пассажир, то он тоже окажется человеком свойским, и мы с ним поладим. От аллаха не скроешь — не скрою и от вас, — что мои приятели-попутчики не откажутся в приятной, располагающей обстановке пропустить рюмочку-другую. Поэтому накануне путешествия, чтобы не скучать в дороге, они купили две колоды карт и несколько бутылок водки. Как я ни доказывал им, что в общем купе, где шестой попутчик может выразить недовольство, пить не стоит, они не слушали меня. «Одно ясно, — сказали они, — шестым пассажиром не может оказаться женщина! В железнодорожных кассах записывают,