Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— А вдруг шестым окажется мулла в абе[39] и тюрбане? — пытаясь наставить их на правильный путь, предостерег я. — Плохи тогда наши дела.

— Не кличь беду, — ответили они. — Будем надеяться, что и шестой окажется своим парнем.

Короче говоря, за час до отправления поезда мы забросили свои вещички в купе и уселись в ожидании отправления.

Когда оставалось всего пять минут, в купе вошел чистенький, прибранный хаджи[40], с выбритой головой и пышной бородой, в наинской[41] абе, в башмаках с загнутыми носами, с четками в руках. На нем была длинная белая рубашка навыпуск и чесучовые брюки. Глаза моих попутчиков округлились, а я злорадно усмехнулся.

— Мое вам почтение! — обратился вдруг Хасан к Резе.

Реза, который был инициатором всей этой затеи и до сих пор суетился больше всех, вдруг сразу сник и как-то раскис, словно известь, на которую брызнули водой. Он мог предположить что угодно, но никак не ожидал, что нашим попутчиком окажется такой аккуратненький, гладенький хаджи. У Резы, впившегося взглядом в святого старца, отнялся язык, и он начал с беспокойством ерзать по кожаному сиденью. Он поклонился вошедшему, но тот, занятый размещением своих узелков под лавкой, очень сухо пробормотал что-то невнятное, не поднимая головы. Сложив вчетверо одеяло, он подложил его под себя и поудобнее устроился на сиденье. Через две-три минуты раздался звонок, и поезд медленно отошел от станции.

Мои приятели поняли, что приход хаджи спутал все их планы. Каждый из них задумался, как же выйти из неожиданной ситуации. Целые сутки находиться в пути со святошей, не смея взять в руки карты или промочить горло! Я-то отлично знал, что это за пытка для моих друзей.

Поезд набирал скорость, и город остался позади. За все это время никто из нас не проронил ни слова.

Реза, затянувшись сигаретой, несколько раз взглянул на хаджи, словно хотел заговорить с ним и выяснять, что он за тип и есть ли хоть какая-то надежда расшевелить его, но физиономия хаджи была так угрюма и неприветлива, что Реза оробел. В конце концов он не выдержал и протянул ему свой портсигар. Перебирая четки и бормоча себе под нос молитву, хаджи отказался. Ну и ну! Если уж в присутствии хаджи нельзя курить, то выпивать и играть и карты — тем более! Снова в нашем купе воцарилось молчание, и снова Реза нервно заерзал.

— В Тегеран направляетесь, почтеннейший? — полюбопытствовал было Реза.

— Нет, — прозвучал сухой ответ.

Я понял, что хаджи не расположен к разговору, и подмигнул другу, чтобы тот оставил его в покое. При попутчике с таким лицом и с характером человека, страдающего геморроем, из нашей затеи ничего не выйдет, но Реза не сдавался:

— Как вас величают?

— Хаджи Сеид[42] Саадатолла[43]. Разумеется, я несколько раз посетил священную Кербелу[44].

Реза бросил на меня многозначительный взгляд и повел бровью, словно говоря: «Ну уж если он не только хаджи, но и потомок пророка, и Счастье аллаха, и к тому же удостаивался чести быть в священных владениях аллаха, все бесполезно». На сей раз воцарилось столь тягостное молчание, что до развилки Нишапур — Торбат[45] никто не проронил ни слова. Когда подъехали к Нишапуру, Реза снова прервал молчание.

— Милейший!.. — обратился он ко мне. — Клянусь вашей головой, человеку простому не понять деяний великих людей! Вот, к примеру, наш Хайям — какой был знаменитый ученый, прославленный поэт, известный философ и несравненный математик! Но, увы, этого человека, несмотря на его гениальность, славу и величие, подвела слабость к вину. Не знаю, если бы Хайям не пил вина и не осквернял своего рта проклятым зельем, много бы ли он потерял?

Хаджи уставился на Резу, а тот, заметив, что святоша следит за ним, начал еще яростнее поносить Хайяма, заключая каждую фразу обращением к хаджи:

— Не так ли, почтеннейший?

И почтеннейший всякий раз согласно кивал головой. Ага Реза наговорил столько дурного о вине и пьяницах, об Авиценне, Хайяме, Хафизе и других великих грешниках, что хаджи пришел наконец в хорошее расположение духа и у него развязался язык, а Реза, улучив момент, начал превозносить хаджи до небес:

— Клянусь всеми святыми, что, когда вы вошли в наше купе, мы просто ожили. Вы даже не представляете себе, какое от вас исходит сияние, какое благородство таится в чертах вашего открытого лица!

Хаджи блаженно улыбнулся и скромно запротестовал:

— Что вы, что вы… Это сияние озаряет любого, кто истинно почитает аллаха.

Благосклонно приняв лесть, хаджи дал Резе хороший повод для дальнейших расспросов и разговоров.

— Простите, почтеннейший, вы, помнится, сказали, что едете не в Тегеран?

— Да, я — в Шахруд[46]. Четыре месяца назад я уехал на поклонение святым местам, а на обратном пути, поскольку у меня было дело в Мешхеде, решил заглянуть в Хорасан, чтобы и паломничество совершить, и заодно уладить свои дела, и…

Али, который все это время молча сидел в углу и смотрел в окно, неожиданно вмешался в разговор:

— Это замечательно, почтеннейший, когда можно одновременно убить двух зайцев!

— А сейчас я еду в Шахруд, — продолжал хаджи. — Там меня будут встречать друзья и родственники, а также самые уважаемые жители города.

После долгих усилий нам удалось выкачать из хаджи необходимую информацию. Воздавая хвалу то его бритой голове, то светлому лику, то широкой груди, то наинской абе, Реза полностью завоевал доверие нашего набожного попутчика.

Хаджи погадал на четках и вкратце рассказал о своих впечатлениях от путешествия к святым местам.

— Извините, почтеннейший, а как вы проводите свой досуг? — потупившись, спросил Реза.

— Молюсь, читаю, пишу, сплю, а что?

— Это все понятно, но чем вы рассеиваете скуку во время длинных вояжей?

— Гадаю на Коране, читаю молитвы, иногда сплю, но никогда не докучаю попутчикам.

Реза глубоко вздохнул, будто после недельного пребывания на дне темной, затхлой ямы наконец вырвался на свежий воздух. Казалось, он хотел вобрать в себя весь воздух в купе.

— Простите, уважаемый… — наплодившись поближе к хаджи, с лукавой улыбкой спросил Реза. — Как вы относитесь к игре в варак[47]?

— Вы изволили сказать «арак»[48]? — удивленно округлил глаза хаджи.

— Нет, нет… — испуганно замотал головой Реза. — Будь оно проклято, это зелье! Я спросил про игру в карты… То есть я, конечно, понимаю, что сами вы не играете, но я хотел узнать, не возражаете ли вы, если мы с друзьями немного развлечемся?