Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер
Марта глянула с улыбкой, еще не теряя надежды.
— Разве дело в этом? Ты ведь сам говорил, что любовь — не обязательно свидетельство о браке. Не оно создает семью.
Он прошелся по комнате от стены до стены, и Марта следила за ним глазами.
— Что с тобой? Успокойся. Может, не поздно еще что-нибудь придумать, освободиться…
Она едва не заплакала.
— От кого освободиться? От нашего ребенка? Но почему? За что?
Он попытался погладить ее по голове.
Она вдруг перестала его узнавать, словно любила и ждала одного, а пришел другой, совсем чужой.
— Ты всегда был прохожим, только прохожим…
Все еще стоя у зеркала, Марта расчесывает свои длинные рыжие волосы, потом собирает их в пучок, закручивает узлом на затылке. В кроватке спит, разбросавшись, малыш. Она укрывает его и долго смотрит в скуластое личико. Вечерний ветерок обдувает рыжий пушок на его голове.
Свет в окнах гаснет, приходит ночь — пора, когда человек прикасается к вечности. Но малыш об этом не знает. Он спит, и ему, может быть, снятся белые лошадки.
Авром Второй
Рассказ
Аркадию вчера исполнилась неделя. Сегодня, значит, ему уже неделя и один день. После вечернего кормления малышам надо спать. Во всяком случае, так написано в книге для молодых родителей. Но об этом знают только его папа и мама: сам Аркашка читать еще не умеет. Не желает он спать, и все тут. Вопит так, что дом ходуном ходит.
Когда в квартире плачет ребенок, взрослые не находят себе места. Отец Аркашки крутится на кухне, курит одну сигарету за другой. «Если бы он мог хоть слово сказать, — думает молодой папаша, — было бы, наверно, легче. А так — не разберешь ничего. Завелся, как движок…»
Дедушка сидит у себя в комнате на диване, уставившись на экран телевизора. Каждый вечер, ровно в девять, пусть хоть гром и молния, он смотрит программу «Время». Но сейчас Аркашкин рев перекрывает Игоря Кириллова и Нонну Бодрову, вместе взятых. «Такое маленькое — и чтобы так орало! — злится дед. — Настоящий акселерат!»
За стеной, рядом с дедовой комнатой, расхаживает по гостиной бабушка. Аркашку, завернутого в стеганое одеяльце, она качает на руках.
— А-а-а, а-а-а! — пытается она его успокоить. Но младенец орет все громче.
За бабушкой след в след, как нитка за иголкой, ходит молодая мама. Глаза ее полны слез. Она листает на ходу толстую книгу.
— Здесь написано, что ребенку хорошо дать перед сном три-четыре капли валерьянки.
— Валерьянку дают кошке! Твой муж, слава богу, вырос у меня без всяких капель. Просто, если кормишь, надо думать, что ешь сама…
— Иди знай! — оправдывается невестка. — Кто бы мог подумать, что от одного апельсина может случиться такая беда?
И она разражается слезами.
— Ну-ну, — успокаивает смирим, — Это уже лишнее. Бог даст, все пройдет…
И она опять пытается укачать малыша:
— А-а-а, а-а-а! Не, мой маленький, не…
Аркашина мама утирает глава я снова листает книгу.
— Что он так плачет? — слышится негромкий голос. Он тих, как шелест увядшей листвы, и ни бабушка, ни невестка не обращают на него никакого внимания.
Между тем в комнате появляется молодой отец.
— Может быть, ребенок что-нибудь не то съел? — вопрошает он с видом Архимеда, только что открывшего свой знаменитый закон.
Бабушка бросает на него уничтожающий взгляд.
— Нет, — торопится объяснить Аркашкина мама, — не то съела я, а он из-за меня страдает. Но вот здесь пишут, что если ему дать укропной воды…
Если бы руки у бабушки были свободны, она бы всплеснула ими.
— Посмотри на своего мужа, и ты увидишь, что он у меня вырос без всякой укропной воды… Сию минуту выйдите отсюда оба и успокойтесь. Особенно ты — тебе еще кормить сегодня. Вы думаете, дети растут легко?
Она снова расхаживает с внуком по гостиной. И поет ему свое, а он ей — свое.
— Что он так плачет? — снова слышится тихий вопрос.
Аркашина бабушка толкает ногой дверь и входит в третью комнату, где живет ее восьмидесятилетняя мать, стало быть, прабабушка Аркаши. Она уже собиралась ложиться, но беспокойный правнук кричит слишком громко.
— Что он так плачет?
— Я знаю?.. Может быть, сглазили. А может быть, просто характер показывает.
— Кто мог сглазить? Дай-ка мне этого крикуна…
— Только не уроните.
Бабушка бережно передает старухе вопящий сверток и выходит из комнаты.
— Ну, что ты хочешь мне сказать? — спрашивает прабабка. — Или испугать меня вздумал? Смотри-ка, покраснел, как буряк. Разве можно кричать на старую женщину? Нехорошо… Знаешь что? Я тебе лучше спою песенку. Наверно, твоя бабушка и твой папа ее забыли. Вот послушай:
Спит и козлик, и коза,
Закрывай скорей глаза,
Пусть тебя укроет сон.
Будешь мудр, как Соломон…
Для песни нужны голос и душа. Голоса у старухи уже нет, и она поет только душой. Ее выцветшие глаза обращены к старым медным подсвечникам, одиноко стоящим в углу на буфете. Субботу она давно не справляет, но раз в году, в день смерти мужа, зажигает две поминальные свечи.
Душа поет, глаза говорят:
— Ну вот, Авром, твоя жизнь продолжается. Уже шумит на весь свет новый Авром. Почему же, ты спросишь, его зовут Аркадием? Такая теперь мода на новые звонкие имена. Но не надо обижаться на внуков. Пусть малыш будет здоров и живет сто двадцать лет. Знаешь, он все равно похож на тебя. Посмотри на его носик, на его губки. И упрямец такой же, как ты, пусть не будут мои слова тебе в тягость. Смотри, моя песенка ему понравилась, он уже молчит. Если бы ты хоть одним глазком взглянул, как чудесно он улыбается…
У приоткрытой двери сошлась вся семья. Глядят на старую женщину, на ее правнука и диву даются: что же такое произошло?
Ша! Авром Второй спит.
Прогулка в выходной
Рассказ
Однажды летом, в воскресенье, папа и его трехлетний сын Аркаша отправились путешествовать. Путь был недальний: не успев сойти с невысокого косогора, они оказались в просторном и очень красивом ботаническом саду.
Было всего девять часов утра, но солнце уже рассиялось вовсю и, кажется, обещало: «То ли еще будет, как пригрею!» Его лучи щекотали зрачки путников, и они невольно жмурились от удовольствия.
В саду было хорошо и прохладно. Густые кроны лип и дубов не пропускали жарких солнечных лучей, и только самые упрямые из них пробивались
