Белая мгла - Абдулла Мурадов
— Ой, как ты меня напугал, Дурды! — сказала Донди, улыбаясь, и схватилась за сердце.
— Что ж ты! Нынче джейраны в степи — и те не такие пугливые, — заметил я и, снова набрав в ведро воды, подошел к ней. — Ведь прошли времена, когда воровали девушек. Жаль, конечно, что они прошли…
Мне хотелось развеселить ее, а получилось наоборот. Донди перестала улыбаться, сошлись в сборочку брови над переносицей. Она протянула руку за ведром:
— Дай, я пойду. Меня ждут.
— Я помогу тебе, — предложил я, взяв ее за руку.
Она быстро высвободилась и с тревогой посмотрела в сторону своих окон.
Донди заметно похудела за эти две недели. Лицо белое, будто вовсе не коснулся его загар, и резко выделяются черные скобочки бровей и пушистые ресницы. Я заметил, что Донди избегает моего взгляда.
— Отдай ведро, я пойду, — сказала она, глядя себе под ноги.
Прежде, когда Донди разговаривала со мной, она всегда старалась смотреть мне в лицо, и я сам часто отводил взгляд: почему-то не мог подолгу смотреть в ее глаза — как на солнце.
Я не стал ни о чем расспрашивать, зная, что, если случилось что-нибудь важное, Донди сама обо всем расскажет. Она не любила, если я старался у нее что-либо выпытать. Назойливость ее раздражала, я это знал.
— Донди, я очень долго ждал тебя, а ты сразу же хочешь уйти, — сказал я с укором и снова взял ее за руку.
Она быстро оглянулась на свои окна, но руки не отняла. Может, оттого, что густые сумерки обволокли уже землю. Берег, деревья, глиняные стены домов были почти неразличимы в темноте. Только вода поблескивала внизу, как ртуть, и отражала низкие звезды. Окна, на которые с беспокойством поглядывала Донди, ярко засветились, и от них легли на землю желтые квадраты.
Я молчал. И Донди молчала. Она заметно волновалась. Ее рука дрожала в моей, будто она озябла. Я опустил ведро на землю и привлек Донди к себе.
— Тебе холодно? — спросил я, когда она прижалась ко мне худеньким плечом.
— Нет, — проговорила она еле слышно.
— Донди, я уезжаю учиться в Ашхабад…
Она посмотрела на меня как-то искоса, не поднимая головы, и усмехнулась.
— Очень хорошо, — сказала она равнодушно. — Счастливого возвращения! Для меня это не новость.
— Я только сегодня решил ехать. Как это может быть не новостью? Я пришел посоветоваться…
— Не посоветоваться ты пришел, а сказать, что уезжаешь в Ашхабад… А я и раньше знала, что ты, кончив школу, уедешь из аула. И сейчас, как цыганка, могу предсказать твою будущую судьбу, хочешь? — Она мельком взглянула на меня с какой-то неясной улыбкой.
— Ну-ка!
— В Ашхабаде ты поступишь в университет. Там будет много красивых девушек. Пролетит несколько лет, и в аул ты вернешься не один…
— Донди, из тебя не получится оракул!..
Она пожала плечами:
— Мама мне об этом часто твердит. Я начинаю ей верить… И все же так оно, наверно, и будет, Дурды!..
— Так не будет!
— А как?
— Я поступлю в университет, окончу его, вернусь в наш аул. И тогда мы поженимся… Ты одобряешь мой план?
— Тебе правда очень важно мое мнение?
— Я ждал тебя полдня, чтобы услышать…
— Да-а?.. — Она засмеялась, но тут же оборвала смех, сделалась серьезной. — Я не против твоей учебы, Дурды. Поезжай… А теперь отпусти меня.
Донди потихоньку отстранилась от меня. Из ее глаз вдруг выкатились две слезинки и, как две крошечные звездочки, прочертили на ее щеках две светлые полоски.
— Донди, что с тобой творится сегодня? Ты от меня что-то скрыла! Как ты жила все это время?
— Мы уже полчаса разговариваем с тобой, а ты только сейчас спросил, как я жила эти дни… — упрекнула она. — Отец собирается выдать меня замуж. За своего дальнего родственника. Вот!..
Она спокойно произнесла эти слова. Совсем спокойно. Словно окатила меня водой из своего ведра. Я почувствовал растерянность. Донди выдать замуж? Такую маленькую и слабенькую, как полевой цветок? Я представил, как мгновенно увядают полевые цветы, едва их сорвешь. Я вообразил, как еще не расцветший бутон подминает нога верблюдицы. Я потерянно смотрел на канал, утерявший свой блеск. Небо заволокла туча. Со степи подул теплый ветерок, заиграл подолом Донди. Мы молчали. Донди вздохнула:
— Ну, я пойду, — сказала она тихо. — Такие-то дела, Дурдыхан…
Я молчал.
— Ты не находишь, что мне сказать?
Я молчал.
— Поезжай. Буду рада за тебя, если поступишь.
Донди взяла ведро и повернулась, чтобы уйти. Впервые в жизни я узнал, как бывает больно сердцу, бьющемуся, будто перепел в силке. Я решительно шагнул следом за ней, отобрал ведро, поставил на землю.
— Донди, ты закончила восьмилетку, — произнес я сдавленно, дрожащим голосом. — Едем в Ашхабад вместе. Ты поступишь в техникум…
— Отец наказал маме не выпускать меня на улицу. Он считает, что в таком возрасте уже не следует попадаться на глаза мужчинам. Думаешь, он отпустит меня в Ашхабад?.. Только и знает твердить: «Пора, моя Донди, позаботиться о будущем счастье. Я нашел для тебя батыра, с которым вы сможете продолжить и умножить наш род…» А третьего дня пожаловал к нам тот «батыр». Видела его. Председатель сельпо, родственник и начальник отца… Он и сейчас сидит у нас.
— Донди, как ты можешь об этом говорить так спокойно?..
— За эти дни наплакалась. Руки на себя чуть не наложила… А сейчас пусто внутри. Пусто. Все равно как-то…
— Не говори так, Донди! Уедем отсюда! Поступим учиться! Пусть только кто-нибудь попробует тебя обидеть там!..
— Языком косить сено не устанешь. А как жить буду? На стипендию?..
— Найдем выход. Свет не без добрых людей. Если бы Торе-усач не был твоим отцом, я бы убил его!
Донди настороженно нацелила в меня свои ресницы.
— Дурды, мне неприятно, когда о нем говорят плохо. Он все-таки отец мне. Видать, наша девичья судьба такая — исполнять волю родителей.
— Донди, — закричал я вне себя от ярости, — ты согласна выйти замуж?
— Моего согласия никто не спрашивал… Мне маму жалко. Она слабая и часто болеет. Она боится, что умрет, не повидав внучат. И я за нее боюсь…
— Твои отец и мать — два сапога пара!.. — От бессилия, от невозможности что-либо изменить у меня слезы навернулись на глаза и защипало в носу.
Донди с укоризной смотрела на меня.
— Ладно я пойду, — сказала она. — Дома заждались, наверно. Еще кто-нибудь спохватится да придет сюда. Горе
