Зори на просеках - Михаил Степанович Керченко

Спорили долго. Уходя из конторы, Тимофей Петрович отдал председателю берданку.

— Получай вооружение.

— Ты что, Тимофей Петрович, наработался? — спросил председатель.

— Шабаш. Больше я вам не охранник. Займусь арбузами.

Он выбрал в глухом бору на берегу речушки Крутихи участок с южным склоном, выкорчевал пни, разработал как надо и посадил арбузы, дыни и тыкву. С тех пор это местечко люди называют Кленовской бахчей.

Крутиха, на берегу которой Тимофей Петрович построил свой шалаш, изобилует рыбой (особенно много щук, окуней и гольянов). Я нередко приезжаю сюда порыбачить.

Сорвав арбуз, Тимофей Петрович рассуждает:

— Вот это растун толстокорый. Шестнадцать вершков в окружности. Но на вкус уступает трескуну. Трескун же с виду белесый, корка тонкая, а мясо красное, как кровь, дюже сочное и пахучее, сладкое и очень вкусное.

Тимофей Петрович смачно чмокает губами. Он неравнодушен к сладостям. Это как будто не вяжется с его внешностью, с его образом жизни. Нелюдимый по натуре, весь свой век проживший на бахчах, отшельник, он, казалось бы, должен иметь пристрастие к грубой и простой пище. Но скажите, что в станционном магазине появились шоколадные конфеты, пирожное или халва, и он поплетется на станцию за десять километров. Поэтому я всякий раз, отправляясь к Тимофею Петровичу, покупаю сладости. Для него это — лучший подарок.

Как-то вечером мы сварили уху из гольянов и окуней. Сели ужинать. С нами был охотник на глухарей Бояринцев.

После ухи Тимофей Петрович достал конфеты, что я принес к чаю. И тут я почему-то первый раз в жизни обратил внимание на название конфет: «Золотой улей».

— А что, есть где-нибудь золотой улей? — спросил я наивно и покраснел потому, что вопрос в самом деле был детский.

— Есть, — сказал Тимофей Петрович и провел ладонью по широкой, как доска, бороде. — Не веришь? — обратился он к Бояринцеву.

— Чего там не верить, — согласился охотник с черной повязкой на левом глазу. Одноглазый, а стреляет великолепно. Он уходил на фронт добровольцем. Был снайпером. За отличное выполнение боевых заданий получил звание Героя…

— Чего там не верить, — повторил Бояринцев. — Я читал в газете, что от одного улья, то есть от пчелиной семьи, за несколько лет развели десяток пасек. А стоимость всех пчел и всего собранного меда дороже золотого улья.

— Он читал, — иронически заметил Тимофей Петрович. Теперь уж он сунул руку между бородой и грудью и начал отводить ее от себя. Как куделю расчесывал.

— Он читал, а я своими глазами видел.

— Да ну-у-у! — удивился Бояринцев.

Я придвинулся ближе к костру.

— Что ж тут удивительного? На земле все может быть. Вот где-то в Греции, не то в Италии нашли гробницу. В нее две тысячи лет назад похоронили девушку. Вскрыли крышку, а там, как живая, лежит красавица. На щеках румянец. Вот как умели делать! Человек — он все может!

Мы помолчали. Да, человек все может.

— Ну и что же, какой он — улей? — прервал молчание Бояринцев, который тоже был в моих глазах необыкновенным человеком.

— Улей как улей. Только весь из золота.

— А соты? Это ведь такая тонкая работа!

Старик снова погладил бороду и снисходительно посмотрел на охотника.

— Все в руках людей. Соты тоже золотые. Их изготовил лучший ювелир Москвы. Вынешь сот из улья, а он горит, сияет, аж глаза режет. Больно смотреть.

— Говорят, что и пчелы были такие же? — стесняясь, поинтересовался Бояринцев. А Тимофей Петрович принял его слова как насмешку:

— Какие: такие же?

— Ну, вроде бы…

— Из золота, хочешь сказать? — уточнил Тимофей Петрович.

— Ну, да…

— Чепуха! Живое существо не может быть из металла, особенно внутренности. Но крылья, ножки, усики, хоботок и все прочее были позолочены. Тончайшим слоем покрыты. Понял?

Это уже была явная фантазия. Однако почему не пофантазировать Тимофею Петровичу?

— Интересно, где сейчас этот улей? — спросил я.

— Где ему быть? — переспросил человек с черной повязкой на глазу. — Я полагаю: на Выставке в павильоне пчеловодства или, в крайнем случае, в Кремле в Оружейной палате…

Старик ничего не сказал. Я тоже молчал. Я бывал во многих музеях Москвы, видел много чудесных вещей, но золотой улей не попадался на глаза. Я знал, что это легенда, но я верил в нее… Ведь за те тысячелетия, как человеку стало известно золото, из него, из этого металла, делали не только кольца и ложки, не только браслеты, вазы, часы, но и гробницы. Почему же не может быть улей из золота?

— Тимофей Петрович, расскажите, пожалуйста, о золотом улье подробнее, — прошу я.

— А что рассказывать? Работали мы с другом Митрием у помещика. Богатый был. Митрий за пасекой доглядывал, а я, стало быть, на бахчах сторожем числился, а делал все, что приказывали. Любил наш барин всякие забавы: цветы, музыку, барышень и, между прочим, пчелами увлекался. Тысячи бросал на ветер, чтобы показать, какой он щедрый. А нас голодом морил. Однажды он позвал к себе пасечника и говорит: «Слушай, Митрий. Заказал я улей. Из чистого золота. Такого в мире нет. Сделаем красивый павильончик в саду перед моим окном. В том павильоне и поставим улей. Гостям будешь показывать, когда приедут. Да смотри, чтобы ни одна молекула золота не потерялась. Головой отвечать будешь!»

Затосковал мой друг. Пришел ко мне на бахчи.

— Что, — спрашиваю, — случилось? Зачем голову понурил?

— Беда.

— Какая беда? Не женить ли тебя барин собрался?

— Нет. Заказал улей из золота.

— А тебе какая забота?

— Как это — какая? Барин пристращал меня. Пропадет, говорит, хоть одна золотая пылинка — голову долой. А ты сам знаешь его: озлится — так зверя разорвет.

— Вот оно какое дело! Зачем, — спрашиваю, — ему такой улей?

— Богачей удивлять, — ответил Митрий. Он правильно сообразил.

Старик подбросил хвои в костер, пошевелил угли, подумал.

— Видите ли, какая штука… Раньше буржуи и богачи всякие видели в золоте свою силу и власть и, чтобы похвастаться друг перед другом этой силой, шли на всякие выдумки. Не к лицу им было притащить в хоромы мешок с червонцами и хвалиться: вот, мол, смотрите! Они это делали тоньше, хитрее, поставят на стол золотой поднос, тарелки, подсвечники. И как будто так и надо. Тут каждый гость невольно мог убедиться в богатстве хозяина.

Старик помолчал, припоминая далекое прошлое, прислушался. Где-то в лесу закричала человеческим голосом сова.

— Ишь ты, полуночница. У каждого свои уловки. Ну вот. Мой